Биография. Публикации Гетман ходкевич смутное время

Пожарский в битве под Москвой

В 1612 году была великая битва за Москву с поляками, когда Минин и Пожарский подняли народное ополчение и интервентов из Польши и Литвы из Москвы выгнали.

Размещение войск

В ночь с 19 на 20 августа войско Пожарского подошло к Москве и расположилось для ночлега на реке Яузе в пяти верстах от столицы.

Казачий лагерь находился у Яузских ворот в стороне от Смоленской дороги, по которой шла армия Ходкевича. Пожарский же стремился, прежде всего, занять западную окраину Москвы и преградить путь гетману Ходкевичу. Переночевав на берегах Яузы, армия Пожарского утром 20 августа выступила на Москву.

Пожарский приказал соорудить земляные укрепления, вырыть окопы для размещения стрельцов с «огненным боем». Часть пищальников была расположена на стенах Белого города.

Несмотря на то, что Пожарский отказался объединиться с казачьим войском, он дал Трубецкому по его просьбе пять отборных конных сотен. Трубецкой должен был ударить во фланги тыл Ходкевича с правого берега Москвы-реки из Замоскворечья.

Размещая войска, Пожарский все время наблюдал за действиями противника, для чего были высланы разводы. 21 августа разведка донесла, что гетман выступил из села Вяземы и остановился в семи верстах от Москвы на Поклонной горе. Пожарский разгадал замысел врага.

Ходкевич поставил перед собой задачу: во что бы то ни стало опередить Пожарского, пробраться в Кремль через Чертольские ворота, усилить находившийся там польский гарнизон, а главное снабдить его продовольствием и этим дать ему возможность продержаться до прихода в Москву короля Сигизмунда с большим войском.

Положение Пожарского было не из легких. Нужно было распределить силы так, чтобы одновременно с борьбой против Ходкевича, отражать удары войск полковника Струся, засевших в Кремле. Ночью 22 августа гетман Ходкевич перешел Москву-реку у Новодевичьего монастыря и начал готовиться к наступлению. Он рассчитывал нанести свой главный удар по войскам Пожарского в районе Чертольских ворот.

Пожарский построил свои войска в боевой порядок: конные сотни выдвинул вперед, пехотинцев расположил в окопах Земляного вала. Сражение началось рано утром, в первом часу дня.

Сражение за Москву. Первый этап.

На первом этапе сражения бой вели большие массы конницы. Имея численное превосходство в силах, гетман решил ударом отборной конницы сломить сопротивление Пожарского и соединиться с кремлевским гарнизоном. Пожарский же решил сорвать план гетмана и выдвинул навстречу ему сильный конный отряд. Таким образом, на первом этапе сражение происходило где-то в районе между Новодевичьем монастырем и Деревянным городом. В результате кровопролитного четырехчасового боя противник потеснил ополченцев к Земляному валу. Наступили критические часы сражения. Вот что записал по этому поводу летописец: «И опера литовские конные роты русских людей потеснили, потом же многими пешими людьми приходили, на стены приступом» 1 .

В связи с этим необходимо отметить, что в литературе до сего времени не совсем правильно освещается ход сражения под Москвой 22 августа. Например, буржуазно-дворянский историк И. Е. Забелин в своем исследовании «Минин и Пожарский» 2 пишет, что русские кавалеристы были менее опытными и искусными, чем поляки и венгры, поэтому они спешились и начали биться в рукопашную. Такого же мнения придерживаются в своей брошюре А. Савич и О. Ровинский. 3

Однако, из документов тех времен известно, что на первом этапе битвы действительно был конный бой. И только около двух часов дня Ходкевич пустил в ход пехоту и начал наступление всеми своими силами. Следовательно, только после продолжительного конного боя вступила в сражение пехота.

Начался второй этап сражения. Ходкевич нанес сильный удар по левому крылу русских войск, прижав их к берегу Москвы-реки. Бой в основном разразился в Деревянном городе, в котором было много окопов и разных укреплений. Следовательно, Димитрий Пожарский не потому приказал спешиться русской коннице, что она была «менее опытная», чем конница противника, а потому, что на пересеченной местности, на валах и острожках она не могла действовать. Кроме того, спешивая конницу, Пожарский преследовал еще одну цель — усилить свою пехоту.

Несмотря на то, что поляки со стен Кремля обстреливали русских из пушек, последние не только не отступили, но, как свидетельствуют источники, захватили у противника знамена, многих поляков перебили и заставили повернуть вспять. В этом бою выделился храбростью и бесстрашием племянник Кузьмы Минина — ратник Еремкин.

В то время как ополчение Пожарского, ведя неравный бой, наносило удары по наступавшему противнику с фронта и тыла, князь Трубецкой продолжал стоять на правом берегу Москвы-реки в районе Крымского двора (в настоящее время территория парка Культуры и Отдыха им. М. Горького) и наблюдать, как русские ратники, истекая кровью, героически отражали атаки противника.

Видя предательское поведение Трубецкого, командиры конных сотен, переданных накануне сражения Пожарским Трубецкому, по собственной инициативе переплыли реку и ударили во фланг и тыл противнику. Их примеру последовали и ополченцы Трубецкого. Казацкие атаманы Козлов, Межаков, Коломна и Романов, бросив упрек своему предводителю, что «от несогласия начальников гибнут напрасно войско и Россия», также самовольно переправились на левый берег Москвы-реки и приняли участие в бою. Таким образом, удар конных сотен Пожарского во фланг противнику решил исход сражения. Ходкевич, неся большие потери, вынужден был спешно отступить со своим войском за Москву-реку на Воробьевы горы.

Так закончилось сражение 22 августа. Несмотря на большие потери в людях и коннице Ходкевич не терял надежды прорваться в Кремль и оказать помощь осажденному гарнизону Струся.

Разгром польского войска

В ночь с 22 на 23 августа Ходкевичу удалось с помощью изменника дворянина Орлова переправить в Кремль 600 гайдуков с обозом. 23 августа главные силы Ходкевича сосредоточились в районе Донского монастыря. Гетман готовился к новому наступлению. Разгадав замысел противника, Димитрий Пожарский произвел следующую перегруппировку войск. Учитывая то обстоятельство, что местность в Замоскворечье была менее защищена, чем на левом берегу Москвы-реки, Пожарский предусмотрительно расставил отряды, искусно использовав рвы, валы и остатки стен Земляного города, а также пришедшие в негодность острожки.

Зная, что противник будет, прежде всего, вести наступление конными войсками, Пожарский расположил отряды стрельцов по рву Земляного города. Отборные конные отряды были выдвинуты вперед, за Земляной вал, с задачей принять на себя первый удар войск Ходкевича. Пушки были установлены на земляных валах. Казаки Трубецкого заняли Климентовский острожек (Пятницкая улица), часть войск была выдвинута вперед Земляного вала.

На рассвете 24 августа поляки во главе с гетманом Ходкевнчем перешли в наступление. Основные силы войск, сосредоточенные на левом фланге, нанесли удар по войскам Пожарского, прикрывавшим правый берег реки.

Придавая большое значение предстоящему сражению, не рассчитывая на казаков Трубецкого, Пожарский дополнительно переправляет на правый берег Москвы-реки часть войск. Имея численное превосходство, гетман обрушил удар всей своей конницы по конному отряду Димитрия Пожарского.

Ополченцы упорно сопротивлялись, сдерживая натиск врага.

Наступая с двух сторон — от Серпуховских ворот и от Кремля, — шляхтичи после непродолжительной схватки захватили Климентовский острожек. Укрепившись в этом районе, гетман ввел туда обозы с продовольствием. Опасность прорыва войск гетмана Ходкевича к Кремлю увеличилась. Стремительной контратакой с обеих сторон войск Пожарского и Трубецкого противник был отброшен и зажат со всех сторон. Завязалась упорная схватка, Ходкевичу и на сей раз не удалось прорваться к Кремлю.

Воспользовавшись замешательством врага, Минин и Пожарский, быстро ориентируясь в сложившейся обстановке, выработали план контрудара для окончательного разгрома интервентов. Создав ударный кулак, состоявший главным образом из войск ополчения, не участвовавших в этот день в бою (резерва), Минин и Пожарский выдвинули его в район северного Замоскворечья.

Кроме того, по просьбе Кузьмы Минина Пожарский выделил ему отряд ротмистра Хмелевского и три сотни отборной дворянской конницы для нанесения удара с левого берега реки во фланг Ходкевичу. Это был очень важный замысел. Минин знал, что гетман израсходовал все резервы, что в районе Крымского двора у него имеется лишь небольшой, заслон.

День клонился к вечеру. Приближались решительные часы сражения. Как только казаки заняли позиции в Замоскворечье, русские войска перешли в решительное наступление. Сигналом для этого и была стремительная атака Минина.

Скрытно, под покровом наступающей темноты, Минин переправился через Москву-реку и стремительно бросился на стоявшие в районе Крымского двора две гетманские роты. Удар был настолько внезапным, что противник, не успев оказать сопротивления, бросился бежать.

Убедившись в том, что осажденный в Кремле гарнизон не может оказать ему помощь, гетман на рассвете 25 августа отошел на Воробьевы горы, а оттуда направился через Можайск к литовской границе.

Поляки, осажденные в Китай-городе и Кремле, с ужасом наблюдали за отступлением войск Ходкевича. «О, как нам горько было, — вспоминает один из осажденных в Кремле, — смотреть, как гетман отходит, оставляя нас на голодную смерть, а неприятель окружил нас со всех сторон, как лев, разинувший пасть, чтобы нас проглотить, и, наконец, отнял у нас реку».

Так закончилось сражение под Москвой, увенчавшееся полной победой народного ополчения над хорошо вооруженными и превосходившими в силах войсками интервентов.

Заключение

С точки зрения развития военного искусства бои под Москвой (22 и 24 августа) представляют собой образец умелого использования Мининым и Пожарским всех преимуществ русского ополчения над войсками интервентов.

Несмотря на то, что русское ополчение не было регулярным войском, а по количеству сил и вооружению уступало польско-литовским войскам, оно боролось за справедливое дело освобождения Родины от иноземных захватчиков. Русским ополчением руководили такие выдающиеся полководцы-патриоты, как Минин и Пожарский, выдвинутые народом и сумевшие развить у русских ратников их непревзойденные качества: бесстрашие, твердость разума и взаимопомощь в бою.

Численное преобладание дало противнику некоторые преимущества в начальные моменты боев 22 и 24 августа. Но в самые решительные периоды боя моральный дух русского ополчения и полководческий гений Минина и Пожарского обеспечили ему победу над врагом.

В этих сражениях во всей полноте проявились блестящие военные дарования Димитрия Пожарского и его исключительное мужество. Руководя непосредственно ходом сражения, князь появлялся в наиболее опасных местах и личным примером воодушевлял ратников на героические подвиги. Расположение Пожарским главных сил на пути движения гетмана говорит о неустрашимости и о желании разбить врага, не допустив его до Москвы.

Литература

1 Русская историческая библиотека, т. XIII, изд. 2, С.-Пб., 1909, стр. 1216.

2 И.Забелин. Минин и Пожарский. М., 1999.

3 А. Савич и О. Ровинский, Разгром польской интервенции в XVII веке. М., 1938, стр. 52.

4 «За родную землю» Москва, Воениздат, 1949, стр. 162.

В 1612 г. в этот день состоялся разгром вторым ополчением, возглавляемым Д. Пожарским и К. Мининым, польских войск гетмана Ходкевича под Москвой.

Зимой 1612 года не получившие жалования польские воины устроили конфедерацию и покинули город, под которым уже вскоре объявились войска Минина и Пожарского.
И в этот момент на сцене появился еще один великий актер - гетман польный литовский Ян Кароль Ходкевич, полководец, прославленный разгромом шведов при Кирхгольме. Поначалу все шло неплохо, ему удалось даже добиться плавной замены войск в кремлевском гарнизоне. Но уже 1 сентября Ходкевич оказался с глазу на глаз с отрядами ополченцев. Битва у стен Москвы была неминуемой.
Такая перспектива нисколько не огорчила гетмана. Напротив, как каждый старопольский военачальник, он имел в крови тягу к решающей схватке, невзирая на численное превосходство противника. Это было мировоззрение боксера, который знал силу своего удара (в нашем случае атаки гусар) и одновременно свою слабую подготовку (или же хроническую нехватку денег на продолжительную кампанию) и стремился как можно быстрее нокаутировать соперника. Военное искусство Речи Посполитой погрязло в добродетельном и всепроникающем убожестве. Польская армия привычно не имела никаких шансов в маневренной войне с какими-нибудь маршами и контрмаршами. К тому же в то время польские полководцы были привычны к победам, уверены в себе и способностях своих подчиненных. В решающем сражении бивали всех, кто попадался под руку, а не только московские полки, боеготовность которых они оценивали пренебрежительно. Обычно все заканчивалось полным разгромом, после которого были лишь погоня, резня и трофеи. Но во время московской кампании планка поднялась выше. Тут нужно было сражаться с противником, окопавшимся в городе, и непременно с уличными боями. Такая перспектива мало радовала армию, привыкшую решать исход битвы кавалерийской атакой.
Целью Ходкевича была доставка подкрепления в Кремль. Это был главный и достаточно экзотический для старопольского военного искусства критерий победы в битве. Однако гетман не знал, что исход борьбы не определится в первых раундах - ожесточенная битва продолжалась с перерывами два дня. Численное превосходство противника не было таким уж внушительным - против десятитысячного гетманского войска (1500 кавалерии, 1800 пехоты и около 7 тысяч казаков) встали 14-тысячные отряды Пожарского, в которых также сражалось несколько тысяч казаков. Итак, одна из самых важных польско-русских битв была в определенном смысле баталией казаков с казаками же.

Не хватило 1800 метров
Ходкевич составил план полностью в духе польской военной школы. Сначала кавалерия (как обычно с гусарами в главной роли) должна была сокрушить противника на подступах к городу и с помощью пехоты овладеть улицами самой западной части города - Скородома. Во вторую очередь в полусожженный город должен был въехать мощный обоз из ста повозок - передвижная крепость. Гетману удалось заблаговременно договориться с командующим кремлевским гарнизоном Миколаем Струсем (Госевский уже давно оставил Москву), который должен был учинить диверсионные вылазки в тылу Пожарского.
Но польского полководца подстерегала неприятная неожиданность: Пожарский выстроил свои войска двумя эшелонами, одно крыло наискось к другому (прием почти как у древнего грека Эпаминонда!), чем под угрозой окружения вынудил Ходкевича разделить свои скромные силы. При этом поляки сражались, имея за спинами реку. Джокером в колоде Пожарского должен был стать дворянский отряд в несколько сотен, команду над которым князь отдал рассорившемуся с ним руководителю первого ополчения Дмитрию Трубецкому. Московский полководец предполагал, что в критический момент битвы удар этого резервного отряда может сдержать прорыв поляков.
Сражение началось 1 сентября около часу дня. Невзирая на клушинский урок, Ходкевич судя по всему полагал, что его закаленным в боях частям вмиг удастся разбить соперника в поле и быстро проникнуть в город. Но Пожарский (также не усвоивший клушинского урока, когда именно попытка перехватить инициативу привела к катастрофе) принялся атаковать сам. Московские воины (точно так же как под Клушино) держались мужественно - бой на равнине продолжался вплоть до восьми часов вечера - это были без малого восемь часов страшной бойни. Один из очевидцев вспоминал, что это был смертельный бой: «Там была великая резня, большой напор с обеих сторон, обычно один на другого наваливался свирепо, направляя копья свои и поражая смертельно; в воздухе свистели стрелы, ломались копья, густо падали мертвые».
Наконец в сумерках гаснущего дня ряды московских воинов стали трещать. Пожарский приказал своей коннице вернуться за линию укреплений Скородома, где окопались стрельцы. Ходкевич бросил на них казаков, которые проворно справились с противником и ворвались в заваленные пепелищами улицы. Чуть ли не в эту же минуту солдаты Струся ударили из Кремля. Боевой дух русских должен был - как это уже случалось раньше - угаснуть. Гетман был уже в дамках…
Но в это время, о диво, бой стал складываться к выгоде Пожарского. Атака Струся захлебнулась (скорее всего потому, что его воины были истощены голодом). Дворянский резерв Пожарского, отданный под командование Трубецкого, ввязался в битву. Ему на подмогу пришли казаки Трубецкого, где-то даже вопреки воле полководца, который искренне презирал Пожарского. Вот и парадокс этой битвы - все случилось вопреки желаниям сражавшихся!
В темноте гетманские воины стали падать все чаще. Был уже первый час ночи, оставалось только отойти. Потери Ходкевича были тревожными: в первый день полегла почти тысяча солдат, по большей части пехотинцев и казаков. Правда, Пожарский понес не меньшие потери, но не ему приходилось ломать голову над тем, как доставить подкрепления в Кремль. Ходкевич тем не менее еще надеялся выиграть. Спустя день (2 сентября он двинулся в бой уже после полудня и не удалось закончить сражение до наступления темноты) атаковал Скородом с юга. И это был пожалуй лучший замысел, который давал больше шансов на успех. Район Замоскворечья был более обширным, но и более трудным для обороны. Отряды Трубецкого были здесь более малочисленны (всего 3-4 тысячи воинов, в основном казаки), а их боевой дух вызывал сомнения. Впрочем, на помощь прибыли несколько сотен бойцов из лагеря Пожарского, но предыдущие схватки сильно ограничили их возможности. В чистом поле бой принимать они не хотели.
Как и раньше, гетман литовский взялся за диверсионную работу. Посланная им к Кремлю венгерская пехота заняла одну из двух замоскворецких церквей, превращенных казаками Трубецкого в крепость. Контроль над ней принес господство над речной переправой и ближним участком дороги, ведшей в сердце Москвы. Вскоре после этого, 3 сентября в шестом часу утра, гетманские отряды вступили в бой. Однако только в полдень им удалось выбить хоругви Пожарского с вала Скородома. Сам князь был ранен. Казаки Трубецкого, видя отступление дворян, скопом оставили позиции и потянулись к своим лагерям. Гетман приказал ввезти в предел города обоз, который однако быстро застрял - а ведь поляков отделяло в тот момент от Кремля всего какие-то 1800 метров! Челядь купцов, которые под прикрытием войск гетмана собирались проникнуть в Кремль, уже приступила к расчистке главной улицы. Одновременно специальный отряд казаков под командованием Александра Зборовского временно захватил вторую из ключевых крепостей в этом районе. Временно, потому что по причине пренебрежения якобы поверженным врагом составили слишком слабое охранение этого места, и оно было быстро отбито другими казаками, на этот раз князя Трубецкого.
Ходкевич оказался перед лицом серьезной угрозы. Часы уже собирались бить пять часов вечера, а обоз из ста повозок все еще торчал среди руин. В это время противник вновь начал собираться с силами. Вдобавок - а это чрезвычайно важная деталь для понимания хода событий - раненый Пожарский нашел возможность укрепить боевой дух своих казаков. Не имея возможности сесть на коня, он выслал в лагерь Трубецкого Авраамия Палицына, монаха Троице-Сергиева монастыря, чтобы тот склонил к борьбе казаков. Бросив на стол увесистый кошель с деньгами из монастырских хранилищ, Палицын смог поднять молодцов на ноги. Такие вещи всегда тешили их самолюбие.
Удар казаков Трубецкого принес молниеносный эффект: обоз гетмана литовского, атакованный с нескольких сторон, был быстро повержен, а его обслугу уничтожили поголовно. Перед лицом катастрофы Ходкевич вновь приказал отступать. Это был конец надеждам помочь гарнизону. Гетман потерял практически всю пехоту, сильно потрепанной из этой переделки вышла и конница. О гетманских казаках и вспоминать нечего: спустя несколько дней они отправились искать счастья (то есть добычи) своей дорогой. Нужно было отступать от города. Спустя два месяца голодающий польский гарнизон в Кремле - творились там страшные вещи, со сценами каннибализма - сложил оружие. С тех пор Москва ожидала польских солдат ровно 200 лет: они теперь придут только с Наполеоном.
И встает вопрос: почему Ходкевич, полководец, овеянный только победами, проиграл в этой битве, которая (а не Клушино!) предопределила исход всей кампании? Можно предположить, что если бы он сразу ударил на южную часть Скородома, ему удалось бы доставить свой обоз в Кремль. Пожалуй, подвела разведка, которая обычно была сильной стороной польского военного искусства. Вести уличные бои далеко не то же самое, как воевать в поле, где летучая кавалерия быстро управлялась с противником. Но и без того гетман что-то здесь, как говаривал Генрик Сенкевич, «дал слабину».

Древнейший белорусско-литовский род Ходкевичей герба «Гриф с мечом» стал известен в XV веке – первым представителем рода стал боярин Ходар-Федор Юрьевич, чьи подписи стоят под государственными документами. Его сын Иван (1430–1484 годы) служил государственным маршалком, наместником лидским и витебским, старостой луцким. Воевода киевский Иван Федорович в сражении с крымскими татарами в 1482 году был взят в плен и умер в Крыму. Его сын Александр Иванович (1457–1549) также служил государственным маршалком, воеводой новогрудским, старостой брестским. Один из его сыновей, Героним, стал основателем средней линии рода и дедом выдающегося полководца Яна Кароля Ходкевича. Второй сын Александра Ивановича, знаменитый Григорий Александрович (1510–1572 годы) стал выдающимся государственным и военным деятелем Великого княжества Литовского.

Григорий Александрович Ходкевич входил в близкое окружение польского короля и великого литовского князя Сигизмунда Августа. После участия в нескольких боях с крымскими татарами Григорий получил должность подкомория Великого княжества Литовского, затем он – витебский воевода, каштелян трокский и виленский. Он постоянно участвовал в боях с крымскими татарами, защищая южные рубежи государства. В 1558 году началась Ливонская война, в которой проявился военный талант Григория Ходкевича. В 1561 году он стал польным гетманом и на следующий год во главе жамойтского ополчения соединился с войском великого гетмана литовского Николая Радзивилла Рудого. Ливонскую войну успешно вел московский царь Иван IV – в феврале 1563 года его войска взяли Полоцк. В январе 1564 года в битве у реки Ула отряды Григория Ходкевича отбросили тридцатитысячную армию Петра Шуйского, шедшую на соединение с пятидесятитысячной армией князя Петра Серебряного. В битве погиб князь Петр Шуйский, в Полоцк пробились только пять тысяч московских воинов.

В 1566 году Григорий Александрович Ходкевич стал великим гетманом литовским. Он организовал войска по лучшим образцам прошлого, укреплял пограничные крепости, занимался снабжением войск. В его подчинении были его племянник и отец Яна Кароля – Ян Геранимович, ставший гетманом инфлянтским, и князь Роман Сангушко.

Княжеский род Сангушек герба «Погоня» выводил свое происхождение от сына Гедимина Любарта. Родоначальником стал сын князя Федора Ольгердовича – Сангушка. Представители рода занимали высшие должности в Великом княжестве Литовском и Короне Польской.

Князь Роман Федорович Сангушко (1537–1571 годы) в 1569 году за победу в Чашницкой битве и взятие крепости Улы получил звание польного гетмана. Белорусский историк А. Грицкевич писал о Романе Сангушко:

«В битве под Улой Роман Сангушко командовал конной ротой, которая насчитывала 200 конников, и был отмечен, как один из командиров среднего ранга, которые отличились во время битвы. Далее в течение 1564 и 1565 годов Роман Сангушко находился в Житомире, чтобы защищать город и замок от крымских татар, которые шли на Волынь во главе с ханом Девлет-Гиреем.

30 марта 1566 года своим привилеем великий князь Сигизмунд Август назначил на должность первого брацлавского воеводы Романа Сангушку.

В своем привилее Сигизмунд Август писал, что Роман Сангушко «бывая многократно в великих битвах, мужественно против неприятеля нашего сражался, не жалел здоровья с пролитием крови своей, делал то, что настоящему рыцарю и роду княжескому надлежало делать».

На театре военных действий в северо-восточной части Беларуси летом 1567 года находился отряд Романа Федоровича Сангушки, который применяя тактику неожиданных учредительных ударов после тщательной и скрытой разведки, в противоположность распространенной тогда тактике дневных битв со всеми признаками открытого выхода войск на боевые позиции в широком поле. Такая тактика Романа Сангушки при меньших, чем у неприятеля, силах начала приносить успехи.

Летом 1568 года Роман Сангушко попробовал блокировать Улу, но осада результатов не дала и он был вынужден через шесть недель отойти от крепости. Когда Р. Сангушка узнал, что туда прибыли из Полоцка дополнительные московские отряды и в гарнизоне Улы начался прием у воевод и общее празднование с водкой, он в ночь с 20 на 21 сентября 1568 года вернулся к Уле и его солдатам удалось подойти к замку, так как охрана на стенах была пьяная и не заметила подхода отряда Р. Сангушки. Имея подробный план замка, сделанный во время прежних осад, Сангушка определил места, которые было легче атаковать. Сначала к замку по реке были отправлены на лодках казаки, которые атаковали Улу со стороны реки. Когда внимание московских воинов было отвлечено первой атакой, он бросил пехоту на штурм палисада. Одновременно солдаты начали выламывать ворота и подожгли деревянные стены замка. Московские воеводы и воины растерялись и бестолково оборонялись. Атаку завершила конница, которая вплавь по реке достигла крепости и ворвалась в нее. Гарнизон Улы был разгромлен, а замок сожжен. Роман Сангушко взял в плен двух воевод Вельяминовых, 300 знатных пленных и 800 стрельцов. Было взято и несколько пушек.

Роман Федорович Сангушко пользовался уважением у современников как «муж здравый и в войсковом деле хорошо осведомленный». Его военные успехи были результатом применения им тактики нерегулярной войны, неожиданных ударов по противнику малыми силами после хорошо проведенной разведки».

Героним Александрович Ходкевич в середине XV века занимал должности подчашия Великого княжества Литовского, генерального старосты жамойтского, каштеляна виленского, старосты Ошмянского. Дед Яна Кароля значительно укрепил положение рода Ходкевичей в Великом княжестве Литовском.

Сын Геронима Александровича Ян (1537–1579 годы) получил звание стольника Княжества, служил генеральным старостой жамойтским, виленским Каштеляном, администратором Инфлянтов, старостой ковенским. Он участвовал в Ливонской войне, отличился в битве у реки Улы. Закончивший Краковский и Лейпцигский университеты, знавший европейские языки, изучавший историю и философию, Ян Геронимович в 1568 году получил графский титул у германского императора Фердинанда I. Противник Люблинской унии 1569 года, князь Ян выступал и против кандидатуры московского царя Ивана IV, прозванного в Великом княжестве Литовском «Ужасным», как претендента на королевский трон Речи Посполитой.

Ян Ходкевич был женат на дочери польского магната Зборовского Кристине. В 1560 году у них родился сын Ян Кароль. Белорусский исследователь В. Чаропка писал:

«Стефан Баторий порочил Яну Каролю Ходкевичу: «Он будет великим воином». А сказал это король в июне 1579 года, когда посетил в Вильне иезуитский коллегиум. Баторий заметил в группе нескольких учеников, которые встречали его, восемнадцатилетнего сына Яна Геронимовича Ходкевича. Пройдут годы и со славой пролетит по всей Европе имя великого воина из Литвы. Его победы на полях сражений поразят современников. И не будет ему равных среди воевод. Но долгий и извилистый путь к победам ждал Яна Кароля. От воина до полководца, от одного похода до другого, от одной битвы до другой и так до последнего своего подвига – разгрома турецкой армии под Хотином».

С детских лет Ян Кароль уже «был в седле». Историк А. Грицкевич писал о юном Ходкевиче:

«Детство Яна Кароля проходило в годы Ливонской войны. Он был свидетелем военных действий в Беларуси и Прибалтике и очень интересовался военным делом. Когда мальчику было несколько лет, отец взял его в поход против московских войск Ивана Грозного, что ворвались в Беларусь. Белорусско-литовским войском командовали гетманы великий Николай Радзивилл и польный Григорий Ходкевич, дядя его отца. Отдельным отрядом командовал и сам Ян Ходкевич, который раньше участвовал в битве под Улой в 1564 году. Таким образом, восьмилетний мальчик увидел, как солдаты ездят во время походов, как становятся на месте лагерем и, главное, как участвуют в боях».

Сначала Яна Кароля учили дома, а в 1573 году его отправили учиться в Вильно, где он успешно окончил иезуитскую коллегию и академию. С 1586 по 1589 год он изучал юриспруденцию и философию в иезуитской академии в Ингольштадте. Затем Ян Кароль слушал лекции в Падуанском университете, побывал у мальтийских рыцарей, где изучал военное дело – огнестрельное оружие, артиллерию, фортификацию и приемы осады крепостей. Везде, где он был, Ян Кароль изучал теорию и практику военного дела.

В 1590 году он вернулся домой и через два года женился на дочери воеводы Подольского Софии Мялецкой. В 1594 году на Украине началось восстание казаков во главе с Северином Наливайко. Казацкие отряды дошли до Полесья. Ян Кароль стал военным – навсегда. Через год он командовал конной ротой, участвовал в боях – под Киевом, под Лубнами. В 1596 году он получил звание подчашия Великого княжества Литовского, в 1599 году стал старостой Жамойтским. В 1600 году он ходил в поход в Молдавию – во главе собственной конной роты, участвовал в сражении под Плоешти. В этом же году Ян Кароль Ходкевич стал польным гетманом.

В 1600 году началась война Речи Посполитой со Швецией, продолжавшаяся тридцать лет. Король Речи Посполитой Сигизмунд Ваза, бывший и шведским королем, потерял вторую корону – война шла за гегемонию в Прибалтике. Гетман польный Ян Ходкевич в войске великого гетмана Литовского Криштофа Радзивилла двинулся в Инфлянты. В 1601 году Ходкевич отличился в сражении под Кокенгаузеном, который был взят. Отряды Яна Кароля брали Венден, защищали Ригу, штурмовали Вольмар, Везенберг, Фелин, Дерпт. Польный гетман в 1604 году отличился при штурме крепости Белый Камень. В 1602 году командование войсками в Прибалтике перешло к Яну Ходкевичу, через год он стал администратором Инфлянтов – при штурме и осаде Дерпта его войска захватили 80 шведских пушек.

В 1604 году королем Швеции стал герцог Карл Судерманландский, бывший королевский регент. Начался новый этап боевых действий. Весной 1605 года Ян Ходкевич стал великим гетманом Литовским. В сентябре 1605 года две армии встретились у Риги. Пятнадцатитысячной шведской армии во главе с Карлом IX противостояла втрое меньшая армия гетмана Яна Ходкевича.

27 сентября в нескольких километрах от Риги, у деревни Кирхгольм-Саласпиле, на берегу Двины, произошло сражение, Ходкевич использовал прием ложного отступления и шведы ушли со своих укрепленных позиций. Шведские войска подвели под убийственный огонь пушек Яна Ходкевича – не зря он учился у мальтийских рыцарей. Шведские боевые порядки смешались и на них двинулись литовские и белорусские конные полки. Через три часа битвы шведская армия была разгромлена, потеряв чуть ли не каждого третьего воина убитыми, сам король чудом ушел с поля боя. В. Чаропка писал о битве под Кирхгольмом:

«Около восьми часов утра битва началась. Шведы ринулись в атаку. Этого и ждал Ходкевич. Вперед полетел ординарец с приказом – убегать. И воины побежали. Увидевши это, шведский король радостно воскликнул: «Разве я не говорил, что литвины побегут». Бегущие навели шведов прямо на шеренги литовских полков. С Божьим именем на устах ударили литвины на неприятеля. Главной силой была конница, которая стремительно ринулась на шведскую пехоту. Шведы ощетинились копьями, но только это не остановило литвинов. Падали, наткнувшись на копья, люди и кони. Несли смерть мушкетные пули. Ходкевич в эту решительную минуту вместе с курляндским герцогом появлялся то в одном месте, то в другом и подбадривал своих воинов.

Посчастливилось литвинам с погодой. Сильные порывы ветра несли прямо в глаза шведам морскую пыль. Литвины даже жгли костры, чтобы и дымом застилать видимость врагу. На левом крыле Томаш Дуброва в бою зарубил начальника шведской пехоты люксембургского герцога Фредерика. И шведы там не выдержали. На правом крыле шведские рейтары бились с панцырными гусарами и казаками Яна Сапеги. Только посланная Ходкевичем помощь дала Сапеге победу. А в центре литвины все же смяли вражеские ряды. Не обращая внимания на опасность, Ходкевич был в самой гуще сечи. Шведский рейтар, приняв за гетмана его адъютанта, застрелил того. Разгневанный Ходкевич, налетев на шведа, рассек его саблей. Сопротивление шведов было сломлено.

Сам Карл был ранен и едва не попал в плен. Спас его один из воинов, который отдал королю своего коня. Доскакав до моря, где его ждали корабли, он приказал эскадре отчаливать от берега».

Войско Яна Ходкевича взяло 60 шведских замен, 10 пушек и весь обоз, было и несколько сотен пленных. Белорусский историк А. Грицкевич писал:

«Победа Яна Кароля Ходкевича под Кирхгольмом над в три раза большим противником была одержана благодаря мастерскому командованию конницей и концентрацией сил на разных этапах битвы на необходимом на этом этапе направлении. Поэтому конница Ходкевича и сумела победить несколько колон противника, которые стояли одна за одной. Битва под Кирхгольмом была наиболее славной среди побед гетмана Я. К. Ходкевича. Кирхгольмская битва 1605 года является одной из славных страниц белорусской военной истории XVII столетия. Быстро вести о ней разлетелись по всей стране и за границей. Ходкевича поздравил не только король Сигизмунд III, но также и германский император Рудольф II, английский король Яков I и даже персидский шах Аббас Великий и турецкий султан Ахмед I. Папа римский Павел V прислал Ходкевичу письмо с поздравлениями».

Боевые действия в Инфлянтах-Прибалтике через четыре года возобновились и только смерть шведского короля Карла IX остановила их – в 1611 году между Швецией и Речью Посполитой было заключено перемирие, продлившееся до 1617 года.

В 1609 году началась война Речи Посполитой и Московского царства, против которой Ян Ходкевич первоначально был против – он понимал, что «проблема Швеции» далеко еще не решена. Однако в польских и литовско-белорусских элитах еще сильно было желание создать славянскую конфедерацию из трех государств – Польши, Великого княжества Литовского и Московского царства.

В сентябре 1609 года объединенное войско Речи Посполитой во главе с королем Сигизмундом III осадило Смоленск, который был взят только почти через два года – в июне 1611 года. Московское правительство «Семибоярщина», постригшее царя Василия Шуйского в монахи, заключило с королем Сигизмундом договор о том, что новым московским царем будет его сын Владислав. Ему принесли присягу жители Москвы и несколько других городов царства. Сам пятнадцатилетний королевич в Москву не поехал, но в столице появился гарнизон во главе со С. Жолковским.

Осенью 1611 года великий гетман Литовский Ян Ходкевич привел в Москву большой обоз с продовольствием, оружием и амуницией для польского гарнизона. Весной 1612 года Ян Ходкевич еще дважды побывал в Москве. В сентябре 1612 года король Речи Посполитой Сигизмунд III с сыном Владиславом в сопровождении отрядов великого гетмана подошли к Москве – там их встретили войска Д. Пожарского и К. Минина. Ян Ходкевич пробился в город через Калужские ворота и рубился на улицах Большая Ордынка и Пятницкая – дальше его не пустили. После нескольких кровопролитных боев великий гетман не смог пробиться к Кремлю и отступил, оставив большой обоз. В ноябре 1612 года в Кремле сдался и польский гарнизон. Король с сыном смог дойти только до Вязьмы. Если бы его войска поддержали Яна Ходкевича, история Московского царства и Великого княжества Литовского могла пойти совершенно по-другому. В феврале 1613 года Земский собор избрал царем юного Михаила Романова.

В 1613–1615 годах Ян Ходкевич охранял границу Речи Посполитой, не пропускал московские войска к Смоленску.

В 1617 году Сигизмунд вновь решил посадить сына на московский трон. В октябре войска великого гетмана Литовского взяли Вязьму. Туда прибыл королевич Владислав. Зиму войска с королевичем простояли в Вязьме, а в июне 1618 года двинулись на Москву. В октябре войска стали в подмосковном Тушине. Штурм Москвы кончился неудачей, в декабре недалеко от Троице-Сергиева монастыря было подписано пятнадцатилетнее Деулинское перемирие Речи Посполитой и Московского царства. Войска Речи Посполитой вернулись домой.

В декабре 1620 года великий гетман Литовский возглавил армию Речи Посполитой в войне с Турцией. За месяц до этого польское коронное войско было разбито турками под Цецорией. В битве был убит великий коронный гетман С. Жолковский. Тридцать пять тысяч воинов Яна Ходкевича, поддержанные тридцатью тысячами украинских казаков Петра Конашевича двинулось на молдавский берег Днестра – к крепости Хотин. Турецкая армия во главе с султаном Османом II насчитывала более ста тысяч человек. Отряды Яна Ходкевича успели занять Хотин. А. Грицкевич писал:

«Лагерь Ходкевича, тылом которого был Днестр, окружал земляной вал восьмикилометровой длины. Казаки окружили свой лагерь рядами закопанных в землю возов. Ходкевич поделил линию обороны на три участка. Правый участок, рядом с казаками, заняли белорусско-литовские полки под непосредственным командованием Ходкевича, в центре командовал королевич Владислав (но он все время болел и фактически не командовал), левым крылом командовал Станислав Любомирский, коронный подчаший, потом краковский воевода. Главнокомандующим был сам Ян Кароль Ходкевич».

В сентябре 1624 года под Хотином начались бои войск Речи Посполитой и Османской империи, продолжавшиеся полтора месяца. Отряды крымских татар перерезали пути снабжения армии Ходкевича. Атаки вдвое большей турецкой армии на укрепленные позиции войск Речи Посполитой успешно отбивались. Успеху способствовали крылатые гусары, постоянно атаковавшие неприятеля во время штурмов. Турецкая армия обложила лагерь Яна Ходкевича. Сохранился текст выступления Яна Ходкевича перед солдатами:

«Храброе рыцарство!

Это поле, на котором стоят два войска, ждет подвигов, а не слов. Я не оратор, жизнь, проведенная в походах, не научила меня цветастому красноречию. Эта минута перед боем, который вот-вот начнется, не очень подходит для выслушивания вами, гражданами дорогой Отчизны и Республики, за славу и величие которой вы приносите в жертву свои жизни. Я благодарю судьбу за то, что среди беспрерывных битв он сохранил меня до этого дня, в который я честно послужу королю и Речи Посполитой.

Если я погибну на неприятельской земле и буду похоронен на неприятельской земле руками моих соотечественников-христиан, я хочу, чтобы вы знали – на справедливость нашего дела и на ваше мужество надеется вся страна.

Пусть вас не тревожат эти шатры, которые расставлены для удовлетворения гордости тирана, и чтобы вызвать у вас ужас. Большинство из них пустые и поставлены только для вас. Не думайте, что слоны и верблюды олицетворяют собой военную силу, они чересчур согнулись под тяжестью груза. Считайте бессильными, никчемными тенями эти толпы азиатов, слабых духом и силой, развращенных роскошью, похожих на толпы женщин. Не выдержать им даже первых звуков наших труб, первых залпов нашего оружия.

Вы настоящие сарматы, питомцы могучего Марса, ваши предки на западе у Эльбы и на востоке у Днепра покрыли себя вечной славой.

По команде ударьте на врага, вспомнив прадедовскую славу. Кроме того, самому трусливому солдату не нужно и некуда убегать, находясь между бурной рекой и турками. Для храброго рыцарства тут лежит поле бессмертной славы. Не думаю и не ожидаю, чтобы среди вас могли быть боязливые. Пусть безвыходность положения заменит мужество слабым, а храбрым пусть поможет любовь к Богу и Родине. А ты, святая справедливость, которая дает власть королям и победу витязям всего мира, подымись против неприятеля, который боится твоего имени, укрепи нас твоей десницей, прости нам наши грехи и покарай по заслугам жестоких людей».

На многочисленные атаки турок воины Ходкевича отвечали ночными вылазками. Сам великий гетман Литовский находился всегда в гуще своих войск. Потери армии Османа составляли десятки тысяч воинов. Старый гетман скончался в Хотинском замке 24 сентября 1621 года, передав свою булаву Станиславу Любомирскому. Турецкие штурмы 25 и 28 сентября были отбиты. Военные действия остановились. 9 октября был подписан мирный договор между Речью Посполитой и Турецкой империей – война закончилась победой, южная угроза союзному государству была надолго ослаблена.

Полководец Ян Кароль Ходкевич был похоронен в городе Остроге. В. Чаропка писал:

«Мирный договор выявил бессилие Турции. Война закончилась поражением Турецкой империи. Желание Османа завоевать половину Европы не осуществилось. Под Хотином султан потерял только убитыми более 80000 человек и около 100000 коней.

Как предвидел перед своей смертью Ходкевич, Осман вместо того, чтобы стать господином всей Европы, стал «посмешищем», осудив себя на «позор и вечное разорение». По Турецкой империи был нанесен сокрушительный удар. Хотинская война стала началом заката могущества Порты.

Великие рождаются весьма редко и не каждой эпохе посчастливилось иметь их».

После того как поляки отняли у русских часть Белого города, несколько времени с русской стороны не было покушений. Неурядица сильнее терзала русское войско: табор редел; недовольные казацким управлением земские люди уходили толпами. Но как ни велико было у русских расстройство, переходов на польскую сторону не было. Беглецы из табора составляли шайки и нападали не на своих недругов русских, а на поляков, шатавшихся по околицам, наскакивали на них из лесов и оврагов Весть о том, что скоро придет новая сила на помощь к осажденным в Москве, вызывала такой образ войны: нужно было не допустить к столице и свежих сил, и продовольствия. Такие шайки получили в то время название шишей, конечно, насмешливое прозвище, но оно скоро стало повсеместным и честным. Люди всякого звания, дворяне, дети боярские, не находившие себе места в таборе под Москвой, посадские крестьяне, лишенные крова, шли в эти шайки и скитались по лесам, претерпевая всяческие лишения и выжидая неприятеля.

Между тем, по близким и далеким краям русского мира пронеслось известие о плачевной смерти Ляпунова, опечалило всю земщину, вооружило многих против казаков, но не привело в отчаяние. В Нижнем Новгороде, в Казани, на Поволжье укреплялись крестным целованием на единодушную борьбу против поляков. Из Казани писали в Пермь, что, услышав, как казаки убили промышленника и поборателя по Христовой вере, Прокопия Петровича Ляпунова, митрополит и все люди Казанского государства с татарами, чувашами, черемисами, вотяками, в согласии с Нижним Новгородом, с поволжскими городами, постановили: стоять за Московское и Казанское государства, друг друга не грабить, не переменять воевод, дьяков и приказных людей, не принимать новых, если им назначат, не впускать к себе казаков, выбирать государя всей землей российской державы и не признавать государем того, кого выберут одни казаки. Таким образом, казачество, хоть и уничтожило главного своего противника, но не в силах было захватить господства на Руси; против него тотчас же становилась грудью вся сила русской земщины .

Само казачество, как ни было враждебно к земщине, не переставало давать чувствовать свою вражду полякам. После того, как поляки отправили посольство к королю, 23-го сентября, казаки, в восточной стороне Белого города, пустили в Китай-город гранаты; при сильном ветре сделался пожар и распространился с такой быстротой, что не было возможности тушить его. Поляки поспешили перебраться в Кремль. Многое из их пожитков не могло быть спасено и перевезено, и сгорело, а между тем друг у друга они похищали добро. Этот пожар если не передал Китай-города русским, все-таки сильно стеснил их врагов. Они не могли жить в Китай-городе, хоть и владели пространством его; но кроме каменных стен, да лавок, да церквей – все там превратилось в пепел. В Кремле пришлось полякам жить в большей тесноте; вдобавок, их обеспокоило такое происшествие: когда они разместились в Кремле, за недостатком жилищ, некоторые думали жить в погребах, и человек восемнадцать заняли какой-то погреб, а в нем прежде был порох и никто его не выметал с тех пор. Ротмистр Рудницкий стал осматривать свое новое жилище, а слуга нес свечу: искра упала, погреб подняло на воздух, и люди пропали. После того никто не осмеливался жить в погребах и разводить там огонь.

В начале октября Ходкевич, приближаясь к Москве, отправил вперед Вонсовича с 50-ю казаками известить Гонсевского. Но все окрестности столицы, кругом верст на 50, были наполнены бродячими шайками шишей. Они напали на отряд Вонсовича, рассеяли его, многих побили. Сам Вонсович чуть спасся. Однако он известил осажденных земляков, что к ним идет на выручку литовский гетман. Навстречу ему послали ротмистра Маекевича с отрядом. Шиши напали на него среди бела дня и разграбили. Маскевич рассказывает, что, оберегая свои драгоценности, доставшиеся ему по дележу из московской казны, он сложил богатые персидские ткани, собольи и лисьи меха, серебро, платье в кошель для овса и привязал его на спину коня, на котором сидел его пахолок и неотступно следовал за своим паном. Шиши отняли этот кошель, да еще вдобавок увели у Маекевича четырнадцать лошадей; из них одни были строевые, а другие запрягались в возы; за каждым шляхтичем в походе всегда шло несколько возов с его пожитками, которые прибавлялись грабежом. "Все досталось шишам, и остался я, – говорит Маскевич, – с рыжею кобылою да с чалым мерином". В Кремле, куда он воротился, его ожидало новое горе. Его пахолок украл у него ларец, где сложена была другая половина его драгоценностей, и ушел служить русским. Так-то легко улетало от поляков добытое в опустошенной Московской земле.

Гетман Ян Кароль Ходкевич

Ходкевич подошел к Москве 4-го октября и стал у Андроньева монастыря станом. Радость, которую предощущал гарнизон, думавший видеть сильную помощь, внезапно пропала, когда поляки узнали, с какими малыми силами пришел литовский гетман. Возникли важные неудовольствия. Ходкевич, как славный полководец, посланный королем, стал наказывать за проступки, учиненные военными людьми. Он объявил, что не хочет держать под своей булавой разных негодяев и прогонял их из обоза. Это были преимущественно ливонские немцы. В отмщение они подстрекали против гетмана товарищей под самым чувствительным предлогом: "Ходкевич, прежде чем взыскивать и наказывать, – кричали они, – должен был бы привезти нам всем жалованье и запасы!" Вдобавок, полковник Струсь, родственник Якуба Потоцкого, соперника Ходкевича, доказывал, что Ходкевич – литовский гетман, а в Москве войско коронное, и потому он над ним не имеет права распоряжаться. От таких подущений все войско заволновалось. Стали составлять конфедерацию. Ходкевич, чтобы занять войско, объявил, что идет на неприятеля. У поляков случалось, что между собой они не ладят, а как нужда явится идти на неприятеля, то оставляют свои недоразумения и идут на общего всем им врага. И теперь они повиновались. 10-го октября Ходкевич поручил левое крыло Радзивиллу, а правое Станиславу Конецпольскому, сам принял начальство над срединою, и двинулся на неприятеля. В задней стороне у него были сапежинцы. Русские вышли против него, но, побившись немного, ушли за развалины печей домов и оттуда стали стрелять в неприятеля. У Ходкевича войско было конное, негде было развернуться лошадям; когда оно бросилось было на русских, те выскакивали из-за печей, поражали поляков и литовцев выстрелами, а сами тотчас опять укрывались за развалинами. Ходкевич отступил. Русские считали за собой победу. Гетман стал обозом там, где стояли сапежинцы, на западной стороне, между городом и Девичьим монастырем.

Было еще несколько незначительных стычек, неудачных для поляков. Наконец, перестали сходиться. Казаки в своих таборах не тревожили Ходкевича, а Ходкевич не трогал казаков. Так прошел почти месяц. Гетман стоял с войском своим лагерем у Красного села. У него шли переговоры с гарнизоном. Показав сначала начальническую строгость, Ходкевич должен был сделаться мягче. Жолнеры начали требовать, чтобы их переменили. "Вот, пришло новое войско, – представляли они, – пусть же оно займет столицу, а нас следует выпустить. Мы уже и так стоим в чужой земле больше года, теряем жизнь и здоровье, терпим голод. Мешок ржи стоит дороже мешка перцу; голодные лошади прогрызают дерево, а искать травы для них приходится за неприятельским обозом, да притом теперь осень, и травы нигде не найдешь! Москва хватает у нас беспрестанно челядь; а главное – не платят нам жалованья; мы служим даром. Возьми, пан гетман, Москву на себя, а нас отпусти". Ходкевич доказывал им, что честь воина, долг верности своему государю и слава требуют, чтобы те, которые начали дело, довели его до конца. "Подождите, пока сейм в Польше окончится, – говорил он: – король с королевичем скоро к вам прибудут". Жолнеры этим не успокаивались. Много дней прошло в спорах. Гетман наконец порешил так: те, которые не захотят оставаться в стенах Москвы, за недостатком припасов для многолюдного гарнизона, пусть выступают из столицы вместе с ним собирать запасы по Московскому государству, а те, которые пожелают остаться в Москве, получат за это сверх жалованья обыкновенного, еще прибавочное, за стенную службу, товарищам по 20 злотых, а пахолкам по 15 в месяц. Но это было только на словах: на самом деле выплатить жалованье было нелегко; для этого нужно было, по определению сейма, собрать в польском государстве деньги; а польское королевство не считало тогда законным принимать на себя издержки по московскому делу. В Польше было тогда такое общее мнение, что издержки для войска, занявшего Москву, должны выплачиваться из московской казны, а не из польской; но из московской казны уже нельзя было вытянуть наличных денег. Жолнерам ждать надоело, и они указывали на последнее средство, – на сокровища царские. "У бояр в царской казне, – говорили поляки, – много богатых одежд, золотой и серебряной посуды, дорогие столы и стулья, золотые обои, вышитые ковры, кучи жемчугу". Их соблазняли и дорогие ковчеги с мощами. "Они, – говорит один из них, – хранятся под сводом, длиною сажен в пять, и сложены в шкафы, занимающие три стены от пола до потолка, с золотыми ящиками, а на концах под ними надписи: какие мощи положены, да еще есть особо таких же два шкафа с золотыми ящиками". Этого добивались поляки. Но бояре упорно стояли не только за ящики со святыней, не хотели даже отдавать царских одежд и утвари, говорили, что они не смеют этого тронуть до приезда королевича, что эти вещи необходимы для торжества царского венчания. Бояре согласились дать им кое-что в залог, с обещанием в скором времени выкупить, выплатив деньгами, но и то – определили на это такие вещи, которые принадлежали царям, не оставившим воспоминания о своей законности; то были две царские короны – одна Годунова, другая названного Димитрия, – богатое, осыпанное дорогими каменьями гусарское седло последнего, царский посох из единорога, осыпанный бриллиантами, да еще два или три единорога. Это несколько успокоило на время жолнеров. Тысячи три их осталось в городе с Гонсевским. Лошадей своих они передали товарищам, которые предпочли ходить за продовольствием по Московской земле. Приманкой для тех, которые решились еще терпеть тяжелую службу в Москве, была надежда – в крайности расхватать царские сокровища. Кроме товарищей, оставлено было в городе челяди гораздо более, чем самих товарищей; да и те, которые пошли на поиски, оставили слуг в Кремле с имуществами, а сами отправились налегке, надеясь скоро вернуться. В заключение, все объявили гетману, что они соглашаются служить только до 6-го января 1612 года, и если король не переменит их свежим войском, они будут считать себя уволенными и вправе уйти в отечество.

28-го октября гетман попрощался с оставшимися и двинулся к Рогачеву. Путь его был не легок; сделался падеж на лошадей, осталось у него не более 1.500 конных, которые терпели от грязи, осенней мокроты, недостатка в пище, в одежде. Случалось, что обозовые должны были на грязной дороге покидать возы с имуществом, потому что нечем было вытаскивать их из грязи. Если бы, – говорили современники, – неприятель догадался и напал на них, то не только разбил, живьем бы всех забрал. Где было сто лошадей, там остался какой-нибудь десяток. Сапежинцы особо пошли к Волге – собирать запасы и доставлять гетману, а тот должен был отправлять их в Москву. Польский современник рассказывает, что когда поляки подошли к Волге, то русские бросали в Волгу восковые свечи, чтобы река не замерзла; но поляки накидали соломы и полили водой: она затвердела, и они переправились. Теперь уже нельзя было полякам разгуливать по Руси, как прежде. Толпы шишей везде провожали их и встречали, отнимали награбленное и не допускали до грабежа. Так, 19-го декабря из отряда пошедших к Волге Каминский хотел было напасть на Суздаль: шиши отбили его. Другой отряд под начальством Зезулинского 22-го ноября был разбит наголову под Ростовом; сам предводитель попал в плен. От этого сбор запасов не мог идти скоро, а в Кремле, между тем, стала уже большая дороговизна: кусок конины в четверть лошади, чем должны были по необходимости кормиться, стоил месячного жалованья товарищей – 20 злотых, полт солонины 30 злотых, четверть ржи 50 злотых, кварта плохой водки 12 злотых. По 15 грошей продавали сороку или ворону, а по 10 грошей воробья. Уже были примеры, что жолнеры падаль ели. Гетман не мог отправить им запасов ранее 18-го декабря. Отряду в семьсот человек, который повез в Москву эти запасы, на каждом шагу приходилось отбиваться от шишей, которые отнимали возы. Маскевич, бывший в этом отряде, говорит, что он один потерял пять возов. Вдобавок настали жестокие морозы. До 300 человек, а по другому известию до 500, замерзли в дороге. Из них были поляки и русские, служившие полякам; многие отморозили себе руки и ноги. Сам предводитель приморозил себе пальцы на руках и на ногах. "Бумаги не стало бы, – говорит современный дневник польский, – если бы начать описывать бедствия, какие мы тогда перетерпели. Нельзя было разводить огня, нельзя было на минуту остановиться – тотчас откуда ни возьмутся шиши; как только роща, так и осыпят нас они. Сильный мороз не давал брать в руки оружия. Шиши отнимали запасы и быстро исчезали. И вышло то, что, награбивши много, поляки привезли в столицу очень мало".

Наступил срок, по который они обещались служить. Со стороны короля не видно было сильных мер к окончанию дела. Жолнеры под Рогачевом стали составлять конфедерацию. В военных правах того времени это были узаконенное общим мнением заговоры против правительства; недовольные неуплатой жалованья отрекались от повиновения установленному начальству, сами выбирали других начальников, сами произвольно приискивали средства вознаградить себя, нападали на королевские имения и сбирали с них доходы, при этом дозволяли себе насилия над жителями, и вообще становились вооруженной силой против закона и государственного порядка. Под начальством выбранных по своему желанию предводителей мятежные жолнеры самовольно двинулись к Москве для соединения и совещания с теми, которые сидели в осаде. На пути то и дело что беспокоили их шиши. Ходкевич шел за ними вслед. Они дошли до столицы. Здесь 14-го января, в согласии с сидевшими в Кремле, составилось генеральное коло. Образовалась окончательно конфедерация. Выбрали маршалом ее Иосифа Цеклинского. Стали сдавать покоренную столицу Ходкевичу. Литовский гетман отрекался и доказывал, что у него недостаточно войска для того, чтобы удержать Москву. Он не надеялся на скорую помощь от короля, хотя и манил ею других. Он рассчитывал, что неблагоразумно принимать на свою шею чужие ошибки. У поляков зачастую так делалось: заупрямятся, нашумят, наделают предположений, а потом поддадутся убеждениям и покорятся сильной воле. Так и теперь случилось. Ходкевич уговорил их подождать до 14-го, по другим – до 19-го марта; к этому времени он обещал непременно переменить их. Тем, которые согласились остаться в столице, Ходкевич обещал по 30 злотых. В это время сапежинцы подвезли запасов кремлевскому гарнизону. Это содействовало успокоению. Часть войска осталась в Кремле и Китай-городе; к ней пристал отряд сапежинцев под начальством Стравинского и Буджила; другая пошла сбирать запасы по Московской земле. Струсь и князь Корецкий ушли в отечество.

Конфедерация не распустилась. Конфедераты в своем новосоставленном порядке пошли разом с Ходкевичем сбирать запасы, но отдельно от него. Гетман, оставив столицу 31-го января , стал в селе Федоровском, недалеко от Волока-Ламского. Конфедераты стали от него верстах в пятидесяти, между Старицей, Погорелым Городищем и Волоком: все эти юрода находились во власти у русских. Поляки за продовольствием выходили из своих станов отрядами и нападали на русские селения, но снега в тот год были так велики, что люди с лошадьми проваливались; полякам приходилось, идя конницей, впереди себя приказывать расчищать дорогу, а шиши то и дело нападали на них со всех сторон, отнимали возы и людям наносили удары, быстро исчезали, потом, когда нужно, опять появлялись. В деревне Родне, – говорит Маскевич, очевидец и участник событий, – нашли поляки у крестьян белую, очень вкусную капусту, квашеную с анисом и кишнецом. Эта деревня была дворцовая и обязана была доставлять ко двору капусту. Поляки принялись есть капусту и забыли поставить сторожу: вдруг набежали на деревню шиши, – одни верхом, другие на лыжах. Поляки не успели ни оседлать лошадей, ни взять оружия, которое развесили по избам, и не только не удалось им полакомиться вдоволь капустой, но они покинули лошадей, оружие и все свое имущество и разбежались во все стороны, спотыкаясь по сугробам. "Я, – говорит Маскевич, – тогда потерял все свои сундуки и лошадей, и сам едва успел убежать на кляче" . Другой раз вел ротмистр Бобовский в стан к гетману отряд и уже был недалеко от стана; вдруг окружили его шиши. Успели было дать знать Ходкевичу, но гетман не мог скоро подать им помощи за снегами: весь почти отряд Бобовского пропал, и сам предводитель чуть улепетнул.

Так проводили поляки конец зимы. Наступало 14-е марта, Ходкевич получил письмо от короля. Сигизмунд извещал, что скоро прибудет с сыном. Сообщили гетману, что на помощь его изнуренному войску прибыл в Смоленск тысячный отряд. Гетман передал эти утешительные вести конфедератам. Но они не удовлетворили конфедератов, которые все более и более терпели от шишей. Цеклинский послал съестных припасов в Москву под начальством Косцюшкевича. Путь их лежал мимо стана гетманского. Послали к гетману депутацию с требованием, чтобы гетман, сообразно своему обещанию, в назначенный срок переменил московский гарнизон, а им дал людей до Москвы. Гетман просил обождать до тех пор, пока не воротится челядь из-за Волги и не прибудет из Смоленска отряд, который должен переменить стоящих в Москве. Конфедераты на это не согласились и решились продолжать свой путь. Но только что они двинулись далее, на них со всех сторон посыпались шиши; с поляками были русские: они тотчас передались своим землякам-шишам и загородили полякам путь их же повозками, которые везли. Дорога была узкая, снега глубокие. Кто только решался поворотить в сторону, тот с конем – в снег. Шиши разорвали отряд конфедератов: из последних некоторые воротились и пристали к гетману, другие бросились к Можайску, третьи поворотили лошадей не к русской столице, а к литовским пределам. Одна бежавшая толпа, страшась заблудиться, наняла в проводники русского крестьянина: тот нарочно повел поляков на Волок, чтобы отдать в руки землякам, которые сидели в этом городе. На счастье полякам встретился с ними ротмистр Руцкий, проезжавший к гетману от московского гарнизона. Он разъяснил им ошибку, и крестьянину отрубили голову . Те жолнеры, которые воротились в отечество, вознаграждали свои потери, понесенные от московских шишей, грабежом королевских и духовных имений и оправдывали свои поступки тем, что они этим способом получали следуемое им жалованье.

Гетман, простояв зиму в селе Федоровском, весной перешел к Можайску. Его войско должно было усилиться отрядом Струся, который снова возвращался на войну в Московское государство, побуждаемый своим родственником, Якубом Потоцким, с надеждой приобрести главное начальство над войском. Струсь прибыл в Смоленск и стал выходить из него по дороге к Москве, как на Днепре со всех сторон посыпали на него шиши, отняли багаж, много жолнеров перебили и с самого Струся сорвали ферезею. Он воротился в Смоленск и там оставался до времени. Эти события показывают, как сильно возбужден был народ.

Московское государство, между тем, по-видимому, все более и более разлагалось. На север, вслед за Новгородом, сдались шведам новгородские пригороды: Яма, Копорье, Ладога, Тихвин, Руса, Порхов. Торопец прислал к Делагарди дворян и купцов с изъявлением подданства от города и уезда. Устюг, с уездом, отвечал на окружное послание Делагарди, что ожидает прибытия обещанного шведского королевича и признает его царем, когда онприедет. Противодействие шведской власти прорывалось в северных землях, но от разбойничьих казацких шаек, а не от земщины. Запорожские казаки с туземными сорвиголовами под предводительством какого-то Алексея Михайловича под Старой Русой рассеяли шведский отряд и взяли его в плен. На них отправился Эдуард Горн с большой силой и сначала разбил казацкий отряд Андрея Наливайка, потом напал на Алексея Михайловича и после кровопролитной схватки взял в плен его самого. Это поражение заставило казаков покинуть Новгородскую землю, покоренную шведами. В Пскове засел "вор", назвавший себя Димитрием: сторона его возрастала. Казацкий гетман Герасим Попов, посланный из Пскова под Москву, сделал там свое дело: казаки, стоявшие под столицей, признали Димитрием псковского "вора". Дворяне и дети боярские противились; дошло до кровавой свалки; дворяне и дети боярские, разбитые, бежали. Подмосковный стан еще более прежнего обезлюдел. Сам Заруцкий пристал к воле казаков и вместе с ними провозгласил нового Димитрия царем. И князь Димитрий Тимофеевич, угождая казакам, также признал его, из желания удержать влияние на дело, в надежде скорого поворота. Так неожиданно и сильно возрастало дело псковского Димитрия; но в то же время ему явился соперником еще другой Димитрий, провозглашенный в Астрахани, и к нему склонялось Нижнее Поволжье. Вообще, украинные города и Северская земля повиновались Заруцкому, и в его ополчение прибывали из Каширы, Тулы, Калуги и других городов; северское ополчение было под начальством Беззубцова и также осенью шло на помощь к Заруцкому. Но в этих странах шатались шайки всякого сброда и дрались между собой. В крае, прилежащем к столице, бродили польские шайки; особенно свирепствовали сапежинцы. Злодейства их были ужаснее зимой, чем летом. Толпы народа из сожженных жолнерами сел и деревень замерзали по полям. Троицкие монастырские приставы ездили по окрестностям, подбирали мертвецов и везли их в обитель. Там неутомимый Дионисий приказывал их одевать и хоронить прилично. "Мы сами, – говорит очевидец, составитель Дионисиева жития, – с братом Симоном погребли четыре тысячи мертвецов; кроме того, по Дионисиеву велению, мы бродили по селениям и деревням и погребли по смете более трех тысяч в продолжение тридцати недель; а в монастыре весною не было ни одного дня, чтобы погребли одного, а всегда пять, шесть, а иногда и по десять тел сваливали в одну могилу".

К довершению бедствий тогда был неурожай, а за ним голод. "И было тогда, – говорит современное сказание , – такое лютое время Божия гнева, что люди не чаяли впредь спасения себе; чуть не вся земля Русская опустела; и прозвали старики наши это лютое время – лихолетье, потому что тогда была на Русскую землю такая беда, какой не бывало от начала мира: великий гнев Божий на людях, глады, трусы, моры, зябели на всякий плод земной; звери поедали живых людей, и люди людей ели; и пленение было великое людям! Жигимонт, польский король, велел все Московское государство предать огню и мечу и ниспровергнуть всю красоту благолепия земли Русской за то, что мы не хотели признать царем на Москве некрещеного сына его Владислава... Но Господь, – говорит то же сказание, – услышал молитву людей своих, возопивших к Нему великим гласом о еже избавитися им от лютых скорбей, и послал к ним ангела своего, да умирит всю землю и соймет тягость со всех людей своих"...

Гетман Ходкевич был талантливым полководцем и обладал великим упорством. Именно ему было поручено руководить осадой Смоленска. Он осаждал и Псково-Печерский монастырь. К сражению под Москвой гетман готовился заранее, собирая лучшие воинские силы. В Польше Ходкевич почитался как национальный герой и примерный католик. Его отряды подкреплялись черкасами во главе с казацким атаманом Александром Зборовским (+1621). Заодно с ним действовали в Кремле три тысячи поляков и литовцев под началом Николая Струся и сапегинского полковника Иосифа Будиллы. Всего в войсках захватчиков под Москвою и в самой столице насчитывалось до пятнадцати тысяч человек.

Мало кто мог заснуть в ту ночь, накануне решающего сражения. В лагере ополченцев от костра к костру переходили священники, благословляя воинство. Рать готовилась к сражению как к делу, освященному свыше .

22 августа (1 сентября), в субботу, на рассвете отряды Ходкевича переправились через Москву-реку, к Новодевичьему монастырю. Гетман рассчитывал нанести свой главный удар у Чертольских ворот, как и предполагал Пожарский.

Сражение началось на рассвете. Оно продолжалось до восьми часов вечера. Один из очевидцев вспоминал, что это был смертельный бой. «Там происходила великая резня, большой напор с обеих сторон, обычно один на другого наваливался свирепо, направляя копья свои и поражая смертельно, в воздухе свистели стрелы, ломались копья, густо падали мертвые». Имея численное превосходство в силах, Ходкевич решил ударом отборной конницы сломить сопротивление воинства Пожарского и соединиться с кремлевским гарнизоном. И как только поляки двинулись на ополченцев, со стен Кремля грянули пушки, подавая знак Ходкевичу - гарнизон готов к вылазке.

Навстречу польской коннице князь Пожарский выдвинул свой конный отряд. Таким образом, начало сражения происходило где-то в районе между Новодевичьим монастырем и Деревянным городом. Несколько часов шла битва, и конца ей не было. Около двух часов дня гетман Ходкевич ввел в бой пехоту. В сражение втянулись все вооруженные силы с обеих сторон. Противник потеснил отряды Пожарского к Земляному валу. Тогда князь приказал русской коннице спешиться, и ополченцы начали биться с врагом врукопашную. На втором этапе сражения Ходкевич нанес сильный удар по левому крылу русских войск, смяв их, прижав к берегу Москвы-реки. С обеих сторон бой вела пехота.

Наступал критический час сражения. Полковник Струсь у стен Белого города решил нанести удар с тыла, из Кремля, по Чертольским воротам, чтобы соединиться с войсками гетмана Ходкевича. Тем временем князь Трубецкой, имея около пятисот ратников, выделенных ему Пожарским для защиты Чертольских ворот, в бездействии продолжал стоять за рекою, в районе Крымского двора, не оказывая никакой помощи . Историк Василий Татищев пишет, что казаки смотрели из-за реки, смеялись и поносили Пожарского.

По слову летописца «Повести о победах Московского государства», Косма Минин, видя это бездействие и даже ненависть русских людей из боярского войска князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и вооружившись силой ума, решил действовать сам. Он стал ездить по берегу Москвы-реки, со слезами взывая к тем, кто не желал помочь ополченцам:

«О братья, христианский народ! Видите великую помощь Божию православному и Богом собранному воинству и победы над врагами и разорителями Православной веры и святых церквей, над поляками. А вы, бездействуя, какую честь себе получите и какую славу обретете, единоверным помочь не желая и Божиему делу послужить, а вражде-злобе служа? Ныне ведь от единоверных отлучаетесь! Впредь к кому за защитой обратитесь и от кого помощи дождетесь, презрев эту помощь Божию православным христианам против врагов Московского государства? »

Многие еще слова произнес Минин, взывая к ратникам и казакам, стоявшим в войске Дмитрия Трубецкого, и зажег в них яркую свечу желания помочь своим: не выдержав, самовольно, без приказа ратники устремились к переправе и присоединились к ополченцам - против Струся. За ними ринулись люди из казаков, крикнув Трубецкому: «Для чего не помогаешь погибающим? Из-за вашей (воеводской) нелюбви только пагуба творится и Государству, и ратным!»

Без команды и разрешения Трубецкого из его войска двинулись через реку, на подмогу Пожарскому, четыре казацкие сотни атаманов Филата Межакова, Афанасия Коломны, Дружины Романова, Макария Козлова. В ожесточенный бой бросился и отряд костромичей во главе с Федором Ремнем. С такой поддержкой удар конных сотен Пожарского во фланг противнику решил исход сражения.

Нападение поляков из Кремля было отбито с большими для них потерями, причем не только убитыми, но и утратой полковых знамен. Неудачно закончилась вражеская вылазка и в районе Водяных ворот . В последующие дни осажденные уже не решались на боевые вылазки.

Существует предание, что в битве около стен Кремля, у Каменного моста, погиб смертью героя племянник Космы Минина - богатырь Фотин Сремкин, которому было двадцать три года. Минин в сражении всегда воодушевлял его. Когда Сремкин пал, Минин подошел к нему, перекрестил его и промолвил: «Благо тебе, потому что ты умер за веру Православную».

Сражение 22 августа закончилось для Ходкевича поражением, и он вынужден был отступить. Однако, несмотря на потери, гетман не оставлял намерения вновь прорваться в Кремль, чтобы оказать помощь гарнизону Струся. Ходкевич произвел перестановку сил. Сконцентрировав войско у Донского монастыря, он решил вести наступление на Кремль из Замоскворечья. Ночью, с 22 на 23 августа, шестьсот гайдуков с небольшим обозом с помощью изменника Григория Орлова двинулись вдоль Москвы-реки, в глубь Замоскворечья. Они миновали казачьи караулы Трубецкого, вышли к Георгиевской церкви, которая располагалась напротив Кремля. Гайдуки захватили острожек и небольшую территорию в Яндове, выбив оттуда врасплох застигнутых казаков Трубецкого. Князь Трубецкой не предпринял никаких противодействий к происшедшему, и это походило на предательство. Гетман Ходкевич едва не дошел до Кремля.

Пожарский разгадал замысел Ходкевича и произвел собственную перегруппировку сил. Отряды Дмитриева и Пожарского-Лопаты были передвинуты к берегу Москвы-реки, за Калужские ворота. Оставались стоять отряды у Петровских, Тверских и Никитских ворот. Главные силы ополчения Дмитрий Михайлович Пожарский расположил на левом берегу реки в районе Остоженки, около церкви Святого Илии Пророка Обыденного. Сам князь Пожарский - с пехотой, конницей и двумя пушками (одна треть ополчения) - встал на правом берегу Москвы-реки, в Замоскворечье, чтобы оказаться на пути вероятного наступления войск Ходкевича на Кремль. Отборные конные отряды ополченцев были выдвинуты вперед, за Земляной вал, в их задачу входило принять на себя первый удар воинства Ходкевича. На Земляном валу были установлены пушки ополчения. Часть войск также была выставлена впереди Земляного вала. Казаки Трубецкого заняли Климентовский острожек (теперь Пятницкая улица).

День 23 августа (2 сентября) 1612 года прошел в подготовке обеих сторон к решительной схватке. Поляки двинулись в бой после полудня, но им не удалось закончить сражение до наступления темноты. Гетман расположил свои обозы с продовольствием у церкви Святой великомученицы Екатерины.

На рассвете 24 августа (3 сентября) гетман Ходкевич перешел в наступление. Основные силы он сосредоточил на левом фланге, чтобы нанести удар по войскам Пожарского, прикрывавшим правый берег реки. Имея численное превосходство, польский гетман пустил в ход свою конницу, ударив по конному отряду Дмитрия Пожарского. Конные сотни Пожарского-Лопаты и Туренина, перемещенные за реку, бились с налетевшими ротами польской шляхты, но не могли сдерживать их натиск. Значение исхода сражения было слишком велико, и, не рассчитывая на казаков Трубецкого, Пожарский бросил в бой, на правый берегреки, свои основные силы. Гетман Ходкевич этого и добивался. Для него было легче биться с ополченцами, скученными в одном месте, и вести открытый бой. Трубецкой же почти не оказал сопротивления вражеской пехоте Граевского. Переправившись на левый берег реки и встав неподалеку от церкви Святого Никиты, казаки спокойно наблюдали за ходом битвы.

После многочасового боя ополчение не выдержало мощного натиска польских рот и попятилось к Крымскому броду. Ливонская пехота, конница атамана Зборовского, казаки атамана Ширая, полк Невяровского все более теснили ополченские отряды, и они в беспорядке бежали к реке. Князь Пожарский со своей конницей прилагал все усилия, чтобы задержать врага, но силы оказались неравными. Его оттеснили к переправе, и князь решил перебраться за реку на левый берег, спасая поредевшие полки. Сам Пожарский был ранен (в третий раз).

Поляки продолжали наступать с двух сторон - от Серпуховских ворот (направляясь далее по Большой Ордынке) и со стороны Кремля, где находились войска Струся. Преградой им по пути в глубь Замоскворечья стал казацкий острожек - Климентовский, у католического собора Святого Климента. Поначалу, после непродолжительной схватки, поляки захватили острожек, выбив из него казаков, которые укрылись в канавах, бурьянах и рвах. Гетман, видя путь свободным, ввел в этот район обозы с продовольствием. Когда более четырехсот груженых повозок двинулись к Кремлю, казаки, укрывшиеся подле острожка, пробрались к голове обоза и открыли стрельбу. Им удалось ворваться в острожек и снова занять его. Однако продержаться долго они не смогли, не получив никакого подкрепления. Поляки повторно захватили острожек и окружили его пехотой. Дорога для продвижения вражеского обоза была открыта. До Кремля оставалось 1800 метров.

На данный момент боя многие из ратников ополчения пришли в смятение. Всякое дальнейшее промедление могло стать судьбоносным для Отечества. Повторный захват поляками Климентовского острожка произвел гнетущее впечатление на ополченцев и казаков, а также на местное население. Пожарский, не имея возможности сесть на коня по случаю ранения, принял решение: немедленно послать своих дворян для переговоров к казакам Трубецкого, чтобы объединиться для совместных действий.

На переговоры отправился и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын. Делегация от Пожарского встретила казаков недалеко от Климентовского острожка, и старец-монах с увещеваниями и слезами на глазах начал переговоры, первым делом поблагодарив казаков за то, что те первыми начали борьбу с захватчиками. Растроганные его речью, казаки воодушевились и обещали, что станут биться до победы, прося монаха Авраамия отправиться еще и в казачьи таборы, за поддержкой им.

После этого ратники Пожарского и казаки Трубецкого начали действия единым фронтом. Их совместной контратакой противник был отброшен и зажат со всех сторон. Сражение, длительное и упорное, стоило противникам сотен жертв. (Архимандрит Дионисий, с его собственных слов, погребал в Климентовском острожке с братом Симоном около 660 человек русских.) По словам летописца, в боях участвовали не только воины, но и местное население, включая женщин и детей. Так велико было стремление ополченцев и жителей Москвы не допустить в Кремль обозы - подкрепление польскому гарнизону.

Климентовский острожек был вновь отбит у поляков. Бросив половину возов с провиантом, поляки в беспорядке отступили. Гетман Ходкевич опять не смог пробиться в Кремль. Но, потерпев неудачу в этом, он вскоре нанес удар по русской пехоте, которая с двумя пушками защищала полуразрушенный земляной вал Деревянного города. Имея численное превосходство, поляки захватили значительную часть Земляного города , заставив Пожарского отойти к Москве-реке. Дальше им продвинуться не удалось. Русская пехота залегла в окопы, ямы и другие естественные укрытия с твердым намерением не пропустить врага. Наступила пауза. В Москве не стало слышно выстрелов. Однако исход битвы еще не был решен. Воспользовавшись замешательством противника, Минин и Пожарский создали ударный «кулак», большей частью из ополченцев, не участвовавших в бою в тот день, и выдвинули его в район северного Замоскворечья.

Авраамий Палицын убедил казаков поддержать готовившийся контрудар. Умная речь Авраамия повлияла на казаков, и большинство из них потребовали от Трубецкого переправить войска в Замоскворечье. По словам летописца, казаки заявили: «Пойдем и не воротимся назад, пока не истребим врагов вконец» . Сам Трубецкой, получивший титул боярина от Тушинского вора, не очень желал действовать заодно со стольником Пожарским. Томаш Бохун, польский исследователь, в статье «Сто повозок Ходкевича» (Родина. 2005. № 11. С. 71) пишет, что Пожарский имел 14 000 ополченцев и казаков против 3300 гетманского войска и 7000 казаков, входивших в войска Ходкевича. Он подчеркивал этим, что Пожарский имел численное превосходство и русские воевали в основном только с русскими, а не с поляками и литовцами. Однако более точные подсчеты говорят, что численность поляков была значительно больше. Среди тех, кто командовал хоруглями (ротами) у Ходкевича, называются имена: Самуэль Волжович, Альбрыхт Радзивилл, Бжегож Хлебович, Януш Кишка, Станислав Конецпольский, Николай Корф. Кроме прочих в войсках Ходкевича были две татарские роты. В войсках поляков находились и русские изменники, но не в том количестве, как утверждают некие толкователи тогдашних событий. Один из польских очевидцев этого, мозырский хорунжий Иосиф Будилла, вел свой дневник. Он прибыл к Тушинскому вору Лжедмитрию II в 1607 году. Закончил свое пребывание в России сидением в Кремле и затем в Нижегородском кремле. Дневник его односторонен по своему изложению. В нем враждебные чувства пострадавшего захватчика сливаются с гонором гордого шляхтича. По польской версии битва за Кремль с утра до вечера 24 августа (3 сентября) в дневнике Иосифа Будиллы происходила в таком порядке:

«Того же года 3-го сентября гетман, одушевленный великой заботливостью об осажденных, напрягал все свои силы, чтобы выручить их. Он сдвинул весь свой обоз и, хотя его войско было небольшое, но он должен был разделить его на две части, потому что и у русских было две армии: одна - Пожарского, наступавшая на гетмана из своего лагеря, а другая Трубецкого, нападавшая на него из своего табора. Одна часть войска гетмана, обратившись к Пожарскому, долго билась с ним, наконец, сломала русских, вогнала в реку и овладела полем битвы. Удалившись за реку, русские опустили руки и смотрели, скоро ли гетман введет в крепость продовольствие. Другая часть войска гетмана делала тоже свое дело. Идя подле обоза, она гнала русских с поля битвы. Когда гетманский табор пришел в Деревянный город, где при рвах засела часть русской пехоты с двумя орудиями, то наши сильно стали стрелять в нее. Гетман, видя, что нельзя так взять ее, приказал половине конницы спешиться и вместе с пехотой кинуться на нее с ручным оружием. Когда казаки и пехота, хорошо приготовившись, храбро кинулась на русских с саблями, то русские стрельцы, видя храбрость наших и не имея возможности сдержать их, стали разбегаться. Наши рубили их, кого из них застали (на месте). Далее, так как нашим мешал еще один городок, гетман послал Граевского с пехотой взять его; Зборовский по своей охоте тоже привел туда казаков, и наши взяли этот городок и вырубили в нем русских; но так как они отошли от него, не оставив в нем людей для защиты, то русские, как только это увидали, сейчас же пришли и заняли его своими людьми. После этого трудного дела гетман рад бы птицей перелететь в крепость с продовольствием, но так как ему мешали поделанные русскими частые рвы, ямы и печи, то наши войска стали отдыхать, приказав купцам ровнять рвы. Между тем русские, выбив силой из таборов всех своих, кто только был в таборах, и, спешив конницу в садах на пожарище, всею силою стали налегать на табор гетмана. Гетман, как человек чрезвычайно храбрый, не убоялся их и долго с ними перестреливался; затем, видя беду, принимая также во внимание, что у него мало людей, что многие ранены и изнурены, так как сражались с неприятелем целый день, приказал обозу потихоньку отступать назад, сам с войском сдерживал русских больше часу, пока обозы не вышли на открытое место, куда гетман вывел и своих людей. Русские дальше своих ям не вышли; они там торжествовали свою победу, а гетман расположился лагерем опять на том же месте, т. е. у Пречистой Донской » .

День 24 августа клонился к вечеру, начинало темнеть, но перелома в какую-либо сторону не было. В шатер Дмитрия Михайловича Пожарского, расположенный на Остоженке, около церкви Святого Илии Пророка, вошел Минин. Он понимал исключительность наступившего момента.

По слову историка, Косма Минин, как гений-хранитель Отечества, не теряя самообладания и воли, воодушевлял полки бескорыстной любовью к Родине . Его отвага зажигала других. В боях Минин появлялся в наиболее опасных местах и руководил сражением. «Неискусен воинским стремлением, но смел дерзновением в бою», - охарактеризовал его летописец.

Воинский подвиг Космы Минина.
Поражение польского полководца Ходкевича

Косма видел, что гетман растратил свои резервы, а в районе Крымского двора у противника имеется лишь небольшой заслон. Обратившись к Пожарскому, Минин потребовал у него ратных людей, чтобы нанести удар по врагу. «Бери, кого хочешь», - отвечал Пожарский. Едва казаки заняли позиции в Замоскворечье, русские ополченцы перешли в решительное наступление. Сигналом к наступлению послужила стремительная атака во главе с Мининым. Произошло это следующим образом. После тяжелого боя и поляки нуждались в отдыхе, они сидели у разведенных костров. Свежего резерва, как уже говорилось выше, у гетмана не было. Минин, получив от Пожарского три сотни воинов-дворян и отряд ротмистра Павла Хмелевского, скрытно, под покровом наступавшей темноты, переправился через Москву-реку, напротив Крымского двора. Призвав на помощь преподобного Сергия, сходу, с криками «Сергиев, Сергиев!», стремительно ударил по двум гетманским ротам. Внезапность нападения и смелость русских ратников во главе с Мининым решили исход дня и всего сражения. Противник, не успевая оказать сопротивления, бросился бежать. Косма Минин был ранен, и его вынесли на руках с поля боя.

Воспользовавшись замешательством врага, русская пехота и спешившиеся конники во главе с Пожарским вышли из укрытий и нанесли удар по левому флангу, главной группировке Ходкевича. На правый фланг поляков начали наступление казаки Трубецкого. Продовольственный обоз, стоявший на Ордынке, был окружен, его охрана перебита. Гетман, потеряв убитыми около пятисот человек, а также весь обоз с провиантом, вывел свои войска из района Земляного вала. Пожарский стал преследовать отступавшие войска Ходкевича. Растеряв артиллерию, литовский гетман бежал с остатками войска к Донскому монастырю, где они напрасно простояли всю ночь, не покидая седел.

Таким образом, третья попытка Ходкевича прорваться в Кремль была успешно отбита ратниками во главе с Мининым. Видя, что осажденные поляки уже не могут оказать ему помощи, гетман на рассвете 25 августа отошел к Воробьевым горам, а затем через Можайск удалился к литовской границе. Поляки, находившиеся в Кремле, с ужасом наблюдали уход войск Ходкевича, которому не удалось более вернуться в Москву. Впоследствии гетман успешно сражался против турок, затем в одном из боев был ранен и умер в замке польского города Хотин, расположенного на Днестре. (Точнее было бы сказать древнерусского города, так как в ХII–ХШ веках город Хотин находился в составе Галицко-Волынского княжества, которое являлось окраиной Руси. В XIV веке Хотин попал под власть Литвы, затем Польши).

После отхода Ходкевича, покинувшего Москву, нужно было принимать меры к скорейшему освобождению Кремля от поляков, но опять пошли несогласия между казаками Трубецкого и ополчением Пожарского. Обнаружились те, кто противился этому. Это Иоанн Шереметев, князь Григорий Шаховской, Иоанн Плещеев и князь Иоанн Засекин. Они возбуждали казаков, чтобы те ссору «в земле учиняли» и шли по городам, в Ярославль, Вологду и другие места разорять города и селения, требуя денег. Казаки кричали, что голодные не могут долго находиться под Москвой. Пусть здесь стоят дворяне. Тогда архимандрит Троицкий Дионисий созвал братию монастыря и спросил: «Что делать?» Решили, поскольку денег в монастыре сейчас нет, то послать казакам как компенсацию плату за службу - церковные облачения. Ризы, стихари, епитрахили. Казаки были тронуты совестию. Они вернули церковную принадлежность в монастырь через посредство двух атаманов и обещали не уходить от Москвы. Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Пожарский договорились, что Пожарский и Минин не будут ездить в табор к Трубецкому для совета, как настаивал Трубецкой, а будут съезжаться на среднем месте, на Неглинной, и решать земские дела. Закрепившись у кремлевских стен, казаки и ополченцы, объединились в одно войско и с конца сентября в своих грамотах писались: «Ныне по милости Божьей, меж себя, мы Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Пожарский, по челобитью и приговору всех чинов людей, стали во единочестве и укрепились, чтобы нам да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства поступать и Российскому государству во всем добра хотеть » .

Так закончилось главное сражение периода Смутного времени под Москвой, которое увенчалось разгромом польских захватчиков. Ополченцы победили тех, кто превосходил их вооружением и численностью. Минину и Пожарскому нелегко далась победа. Это не было просто везением или удачей - победила та сторона, которая обладала большей духовной силой и правдой. Обе стороны бились жестоко, до изнеможения. Но победа над великим гетманом литовским Яном Каролем Ходкевичем и его многочисленным войском могла быть достигнута только Промыслом Божиим, с помощью Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии .

По слову Священного Писания: «В руце Господа власть над землею, и человека потребного Он в свое время воздвигнет на ней» (Сир. X, 4). Именно Божиим Промыслом и избран был такой человек, как Косма Минин. В последних боях ополчение понесло большие потери. Решили не спешить брать Кремль штурмом, а взять польский гарнизон измором.

Окружив плотным кольцом Китай-город и Кремль, ополченцы начали их общую осаду. Осада затянулась на два месяца. Ратники забрасывали ядрами из осадных пушек гарнизон, засевший в Кремле. Поляки не хотели сдаваться. Уже томимые невыносимым голодом, но еще не понимая, что обречены, они надеялись на помощь короля Сигизмунда.

15 сентября Пожарский послал осажденным грамоту с предложением сдаться во избежание кровопролития. Письмо было такого содержания (в сокращении):

«Полковникам Стравицкому и Будилле, ротмистрам, всему рыцарству, немцам, черкасам и гайдукам, которые сидят в крепости, князь Дмитрий Пожарский челом бьет. Ведомо нам, что вы, сидя в осаде, терпите страшный голод и великую нужду, что вы со дня на день ожидаете своей погибели. Вас укрепляет в этом и упрашивает Николай Струсь и Московского государства изменники Федька Андронов и Ивашко, Олешко с товарищами, которые с вами сидят в осаде. Они это говорят вам ради своего живота. Хотя Струсь ободряет вас прибытием гетмана, но вы видите, что он не может выручить вас. Вам самим известно, что в прошлом году Карл Ходкевич приходил со всем полевым войском; Сапега был тоже с большим войском, и сидели в Москве, и с Зборовским и со многими другими полковниками; много было тогда польского и литовского войска; никогда прежде не бывало столько ваших людей, и однако, мы, надеясь на милость Божию, не убоялись множества польских и литовских людей, а теперь вы сами видели, как гетман пришел и с каким бесчестьем и страхом он ушел от вас, а тогда еще не все наши войска прибыли. Сдайтесь нам пленными. Объявляю вам, не ожидайте гетмана. Бывшие с ним черкесы, на пути к Можайску, бросили его, и пошли разными дорогами в Литву. Дворяне и боярские дети в Белеве. Воевичане, старичане перебили и других ваших военных людей, а пятьсот человек взяли живыми. Гетман со своим [конным] полком, с пехотой и с челядью 3 сентября пошел к Смоленску, но в Смоленске нет ни одного новоприбывшего солдата, потому что [польские люди] ушли назад с Потоцким на помощь к гетману Жолкевскому, которого турки побили в Валахии. И эти новоприбывшие побиты с гетманом под Краковым без остатка, - теперь идет шестая неделя, как это было. Королю теперь нужно думать о себе, - он рад будет, если его избавят от турок. Войско Сапеги и Зборовского - все в Польше и Литве. Не надейтесь, что вас освободят [из осады]. Сами узнаете [что ваше нашествие на Москву] случилось не правдой короля Сигизмунда и польских и литовских людей и вопреки присяге. Вам бы в этой неправде не погубить своих душ и не терпеть за нее такой нужды и такого голода... Берегите себя и присылайте к нам без промедления. Ваши головы и жизнь будут сохранены вам. Я возьму это на свою душу и упрошу [согласиться на это] всех ратных людей. Которые из вас пожелают возвратиться в свою землю, тех отпустят без всякой зацепки, а которые пожелают служить Московскому государю, тех мы пожалуем по достоинству. Если некоторые из вас от голоду не в состоянии будут идти, а ехать им не на чем, то когда вы выйдете из крепости мы [вышлем таковым подводы]... А что вам говорят Струсь и московские изменники, что у нас в полках рознь с казаками и многие от нас уходят, то им естественно петь такую песню и научить языки говорить, что к нам идет много людей и еще больше их число обещает вскоре прибыть... А если бы даже у нас и была рознь с казаками, то против них у нас есть силы и они достаточны, чтобы нам стать против них » .

Несмотря на наступивший страшный голод, осажденные в Кремле поляки и слышать не хотели о мирных предложениях Пожарского. В ответ на его грамоту польские военачальники Иосиф Будилла и Эразм Стравинский прислали довольно дерзкое, унизительное письмо, обвиняя Пожарского в измене королю и в разорении Московского государства. Мы приводим это письмо с сокращениями. В нем говорилось:

«От полковника Мозырского, хорунжего Осипа Будиллы, трокского конюшего Эразма Стравинского, от ротмистров, поручиков и всего рыцарства, находящегося в Московской столице, князю Дмитрию Пожарскому. Мать наша отчизна, дав нам в руки рыцарское ремесло, научила нас также тому, чтобы мы, прежде всего, боялись Бога, а затем имели к нашему государю и отчизне верность, быть честными, показывали им повиновение и, в каких бы землях ни был кто-либо из нас военных, чтобы всегда действовал так, чтобы мать наша никогда не была огорчена его делами, а напротив, чтобы приобретала бессмертную славу от расширения ее границ и устранения всякого из ее врагов. Мы родные сыновья этой матери, родившиеся в родном гнезде, гордимся совершенной верностью наших предков к их государям, желаем подражать им и подражаем. Каждый из нас, не только будучи в отечественных пределах, но в чужих государствах, как доказательство своих рыцарских дел, показывает верность своему государю и расширяет славу своего отечества... Трудно после этого склонить нас на зло. Письму твоему, Пожарский, которое мало достойно того, чтобы его слушали наши шляхетские уши, мы не удивились по следующей причине: ни летописи не свидетельствуют, ни воспоминание людское не показывает, чтобы какой-либо народ был таким тираном для своих государей, как ваш (имеется в виду по отношению к польскому королю. - Прим, автора), о чем если бы писать, то много нужно бы употребить времени и бумаги. Чего бы не осмелитесь сделать природному нашему государю, когда мы помним, что вы сделали нескольким из них в последнее короткое время; теперь уже свежий пример; мы сделавшись изменниками своему государю, светлейшему царю Владиславу Сигизмундовичу, которому целовал крест, восстал против него... ваши думные бояре и вся Московская земля, кинулась на рыцарство царя Владислава... При Божьей помощи удержим царю Владиславу эту московскую крепость и столицу. Он имеет право на вас, как государь, которому вы присягали на верность... Бог вскоре смирит гордые и твердые ваши выи и укротит ваши бесчисленные бунты... Вам не новость сочинять в письме ложь, потому что ваши глаза не знают стыда... Мы хорошо знаем вашу доблесть и мужество: ни у какого народа таких мы не видели, как у вас, - в делах рыцарских вы хуже всех классов народа других государств и монархии. Мужеством вы подобны ослу или байбаку, который, не имея никакой защиты, вынужден держаться норы. Ваше мужество, как мы хорошо знаем и видим, сказывается в вас только в оврагах и в лесу... Мы не умрем с голоду, дожидаясь счастливого прибытия нашего государя - короля с сыном светлейшим Владиславом... За пролитие невинной крови и за опустошение Московского государства он излиет на вашу голову месть... Во избежание ее мы бы советовали вам подумать о примирении с нами... и покориться своему государю и царю... Впредь не обсылайте нас бесчестными письмами и не говорите впредь нам о таких вещах... мы не закрываем от вас стен; добывайте их, если они вам нужны... лучше ты, Пожарский, отпусти своих людей. Пусть холоп по-прежнему возделывает землю, поп пусть знает церковь, Куземки пусть занимаются торговлею - царству тогда лучше будет, нежели теперь при твоем управлении, которое направляешь к последней гибели царства... Если ты, Пожарский, кроме находящихся при тебе своевольников и шпыней присоединишь к себе вдвое больше бунтовщиков, как ты, то и тогда, при Божьей к нам милости, не получишь пользы...

Когда выпал снег и осажденным уже не хватало сил подниматься на стены, им оставалось либо умирать от голода, либо начинать вести переговоры о сдаче. Ополченцы требовали безоговорочной капитуляции. Поляки выговаривали себе всяческие уступки. Осада слишком затянулась. 22 октября народ ударил в колокола, и возмущенные ополченцы и казаки, призвав на помощь Царицу Небесную, с иконой Казанской Божией Матери единым приступом захватили Китай-город. Часть гарнизона поляков, оставшихся в живых, перешла в Кремль.

Три дня, начиная с 22 октября, ратники провели в посте и молитве перед образом Казанской Божией Матери. В ночь на 25 октября 1612 года святителю греку Арсению (архиепископу Элассонскому, Архангельскому и Тверскому (после 1625 года), томившемуся в польском плену в Кремле, явился преподобный Сергий и сказал: «Молитвами Богоматери, и вашими, и нашими, суд об Отечестве преложен на милость. Завтра Москва будет в руках осаждающих, и Россия спасена». После окончания Смуты, по предложению Дмитрия Пожарского архиепископ Арсений десять лет был Суздальским архиереем, жил в Суздале и был похоронен в Суздальском соборе Рождества Богородицы. Им были написаны поэма «Труды и беседы», «Исторические мемуары», посвященные периоду Смутного времени. В них архиепископ Арсений повествует, в частности, о князе Пожарском и его родственниках, жизням которых угрожала опасность, как со стороны захватчиков, так и со стороны изменников-бояр.

Таков был Божий Промысел о России. Что касается происходивших событий, то поляки, убедившись в бесполезности дальнейшей борьбы, вступили в переговоры о своей сдаче. Штурм Кремля на этот раз оказался практически ненужным, настолько слабы от голода были осажденные в нем . 25 октября, спустя три дня после взятия Китай-города, был подписан договор. В нем оговаривалось условие - сохранить пленным захватчикам жизнь, если бояре и окольничьи, которые были с ними, вернут в российскую казну государевы и земские ценности.

Сдача гарнизона началась 27 октября. Ополченцы и казаки съехались у Каменного моста, против Троицких ворот Кремля, откуда должны были выходить осажденные. Пожарский принимал шедших из Кремля бояр, среди которых были Федор Мстиславский, Иван Романов, его племянник Михаил (будущий русский царь) с матушкой - инокиней Марфой, Борис Лыков, Федор Шереметев, Иван Воротынский. Остатки полков Будиллы и Стравинского выходили в Белый город, сдаваясь ратникам Пожарского, полк Струся - в Китай-город, к казакам Трубецкого. Сам полковник Струсь желал сдаться в руки воеводам, опасаясь казачьей расправы. Все «кремлевские сидельцы» проходили через Ивановскую площадь, оставляя здесь оружие и награбленное добро, которые принимались Мининым. Позже, вопреки договору, казаки все-таки перебили попавших к ним плененных поляков. Уцелевших пленных (их было немало) по приказу Пожарского 14 декабрявыслали в различные места. Роту Калиновского и роту Влынского - в Балахну. Ротмистра Калиновского и Хотимского - в Ярославль, роту Стравинского - на реку Унжу, в Галич. Роту Подбильского - в Ядрин. В том же году, 25 декабря Иосифа Будиллу привезли в Нижний Новгород вместе со слугами и посадили в каменную тюрьму на 19 недель. Затем поселили в панский, воеводский, двор, который находился в кремле, у Никольских ворот.

Высокородный князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, оказавшись в Кремле, немедленно занял дворец Годунова и там барствовал, распустив своих казаков по городу. Минин и Пожарский, не коснувшись царских палат, скромно поселились на Арбате, в Воздвиженском монастыре. Вместе с земскими людьми они занялись подготовкой Собора для избрания Царя, обустройства разоренного государства. Таким образом, Косма Минин и князь Пожарский совместно с Дмитрием Трубецким с сентября 1612 пофевраль 1613 года управляли Русским государством.

27 октября город начали очищать от трупов и развалин, а 1 ноября состоялся многотысячный Крестный ход по Москве. Казаки Трубецкого сошлись у храма Святого Иоанна Милостивого на Арбате, ополченцы Минина и Пожарского собрались за Покровскими воротами, возле церкви Казанской Богородицы. Подняв хоругви с ликом Спасителя, чудотворные иконы Казанской и Смоленской Божией Матери, с образом преподобного Сергия Радонежского, иконами московских святителей Петра, Алексия и Ионы, они дошли до Лобного места, где духовенством во главе с архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием был отслужен благодарственный молебен.

Во время торжественного шествия за духовенством шли войска. Из Фроловских ворот выходили те, кто побывал в качестве пленников у поляков в осажденном Кремле. Все они, во главе с архиепископом Арсением, вошли в Кремль вместе с ратниками. В Успенском соборе была совершена Божественная литургия. Были пролиты слезы благодарения за избавление царствующего града от врагов. Праздничный колокольный звон разносился над Москвой с колоколен уцелевших храмов.

Чтобы не угасала память о чудесном явлении Покрова Пресвятой Богородицы над нашим Отечеством в 1612 году, столь переломном для всей русской истории, было положено ежегодно 22 октября (4 ноября по новому стилю), в день взятия Китай-города и в день капитуляции поляков, творить торжественное воспоминание о спасении Москвы от врагов заступлением Божией Матери - «ради Казанской иконы Ея». Поначалу, при Царе Михаиле Феодоровиче, празднование совершалось только в Москве. Но в 1649 году, по случаю рождения наследника престола Царевича Дмитрия Алексеевича , повелено было Царем Алексеем Михайловичем праздновать день Казанской Божией Матери 22 октября «во всех городах, по вся годы». Праздник отмечали не как сугубо церковное, но как церковно-гражданское, национальное торжество .

Сама чудотворная икона была первоначально помещена во Введенский храм на Лубянке, напротив дома князя Пожарского . До 1636 года из Кремля в храм Введения Пресвятой Богородицы ежегодно совершался Крестный ход .

В дальнейшем Казанская икона Божьей Матери получила еще большее распространение. В XVII веке было написано много списков с этой иконы. Наряду с иконой Божьей Матери под названием Одигитрии она считалась и считается «Державной заступницей» России и является одной из самых почитаемых икон. В свою приходскую церковь Введения на Сретенке князь Дмитрий Пожарский вместо Московского чудотворного образа вложил другую - Казанскую икону Богоматери. Казанский образ стал родовой святыней Пожарских. Он был необыкновенно дорог для Пожарского. Летописец отмечает: «Той же образ по повелению государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руссии и по благословению великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всея Руссии украси многою утварию боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский по обету своему в лето 7133 года» (в 1625 году) .

После кончины князя в Суздальский Спасо-Евфимьевский монастырь, где он был погребен, на помин его души вложили икону Казанской Божьей Матери в серебряном позолоченном чеканном окладе с драгоценными камнями и жемчугом .

Был сохранен Казанский образ Божией Матери из Балахны - родины Космы (Кузьмы) Минина, который тогда же поместили в Нижегородском Спасском кафедральном соборе на гробнице спасителя Отечества.

В Москве в 1636 году освящен был новый храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Его строительство на пожертвования Дмитрия Пожарского велось с 1630 года (по другим данным с 1626 года). «Князь Дмитрий Михайлович Пожарский на собственные средства воздвиг в Китай-городе, на углу Никольской улицы и Красной площади теремный Казанский собор», - сообщал путеводитель. Собор был храмом-памятником Нижегородскому ополчению.

Казанский образ Божией Матери, который сопровождал Нижегородское ополчение, до 1710 года находился в теремном соборе. В 1710 году, по велению Петра I, икона была перенесена в Санкт-Петербург, где находилась в особой часовне. В 1721 году в Александро-Невской Лавре. В 1737 году - в церкви Рождества Богородицы на Невском проспекте. В 1811 году она была перенесена в новопостроенный Казанский собор. По мнению С. В. Булгакова, подлинник Казанской иконы находился в Казанском Богородицком монастыре. Икона, находившаяся в Санкт-Петербурге, была ее копией, написанной в петровские времена.

По новейшим источникам, чудотворная икона Казанской Божией Матери - с венчиком от князя Пожарского, в благодарность за спасение России в 1612 году - находится в настоящее время в Москве, в Богоявленском Елоховском соборе .

Московский Казанский собор был закрыт в 1930 году, в 1936 году разрушен, в 1990 году - восстановлен и освящен 4 ноября 1993 года святейшим Патриархом Алексием II.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II отметил, что Казанский собор на Красной площади столицы России всегда «был не только символом воинской славы, он, прежде всего, был домом молитвенного поминовения павших воинов, местом усердных молитв о нашем Отечестве и наших душах».

После изгнания польских интервентов из Москвы в октябре 1612 года правящие круги Речи Посполитой не желали, несмотря на поражение, отказываться от захватнической борьбы за Русское государство. Король Сигизмунд III, даже узнав о победе ополченцев Пожарского, настаивал на «законных правах» своего сына Владислава на русский престол. С отрядом в тысячу триста человек шляхты и три тысячи немецких наемников он в ноябре 1612 года выступил из Смоленска на Москву. В Вязьме к нему примкнул гетман Ходкевич с остатками своего войска. Король подошел к Волоколамску, а пан Жолкевский даже приблизился к Москве, но был отогнан. Сигизмунд и Владислав хотели вести переговоры, но также потерпели неудачу, не удержались в Волоколамске и вынуждены были вернуться в Польшу. Этому способствовали и два обстоятельства. В стычке пана Жолкевского и дьяка Грамотина с ополченцами на подходе к Москве был захвачен в плен смоленский ратник Иоанн Философов. Он на допросе показал, в присутствии короля, что Москва многолюдна и что в ней все поклялись лучше умереть, чем позволить королевичу царствовать в Москве. Это известие произвело на короля охлаждающее действие.Приближалась зима, и Сигизмунд решил ознаменовать свой поход хотя бы взятием Волоколамска. Оборону города взяли на себя Нелюба Марков и Иоанн Епанчин. Сигизмунд три раза штурмовал город, стычки были упорными, город не сдавался. Небольшое польское войско стало нести потери от морозов и голода, и король со стыдом снял осаду.

1 Шамшурин В. А. Кузьма Минин. Дмитрий Пожарский. С. 161.
2 Ныне это территория Центрального парка культуры и отдыха им. М. Горького.
3 В древности это были ворота в Тайницкой башне, именовавшиеся Тайницкими, или Водяными, так как вели к реке. См.: Смолицкая Г. П., Горбаневский М. В. Топонимия Москвы. М.: Наука, 1982. С. 97.
4 В XVII веке разница между новым и старым стилем была 10 дней.
5 В древности полоса укрепления Земляного города проходила по линии современного Садового кольца Москвы. Земляным (одновременно Деревянным) город назывался потому, что одна его важная составная часть была земляной - вал вдоль рва, а другая - деревянной: вдоль всего земляного вала была сооружена деревянная стена. Вначале название Земляной город относилось только к самой крепостной стене, к линии укреплений, состоявшей из стены, вала и рва. См.: Смолиикая Г. П., Горбаневский М. В. Указ. соч. С. 20.
6 ПСРЛ. Т. XIV. С. 125.
7 Действия НГУАК. Т. XI. С. 496.
8 Устрялов Н. Г. Русская история до 1855 года. В 2-х ч. Петрозаводск, 1997. С. 305.
9 Шамшурин В. А. Нижегородский подвиг // Мининские чтения. Н. Новгород, 1992. С. 26.
10 Булгаков С. В. Настольная книга священнослужителя. Т. II. М.: Изд. отдел Московской патриархии, 1978. С. 211.
11 Действия НГУАК. Т. XI. С. 4971.
12 Действия НГУАК. Т. XI. С. 500.
13 До осады в Китай-городе и Кремле находилось 29 тысяч человек. В плен было взято 9 тысяч, из остальных 20 тысяч часть были убиты, часть умерли с голоду.
14 Ворота во Фроловской башне Московского Кремля, названной так по церкви Св. Фрола и Лавра, находившейся неподалеку на территории Кремля. В 1658 г. эта башня получила новое название - Спасская, по иконе Спаса, помешенной над ее воротами.
15 Царевич Дмитрий, первенец Царя Алексея Михайловича, не прожил и года (1649–1650).
16 Для многих непонятна как дата почитания Казанской иконы Божьей Матери, так и дата окончательного поражения захватчиков. Для XVII века разница между новым и старым стилем летоисчисления определяется в десять дней, поэтому 22 октября 1612 г. приходится на 1 ноября, когда был взят приступом Китай-город. Следовательно, 25 октября старого стиля падает на 4 ноября, когда оккупанты приняли решение сложить оружие, обговаривая условия сдачи. Этот день - день победы Нижегородского ополчения и празднования Казанской иконы. Именно с 22 по 25 октября (по старому стилю) тысячи ополченцев день и ночь служили молебен перед иконой, веря, что она была их первой помощницей и всенародной заступницей.
17 По версии В. А. Шамшурина, дом Пожарского находился на Сретенской улице, около монастыря (см.: Шамшурин В. А. Указ. соч. С. 18). По другим данным, Пожарский имел дома как на Сретенке, так и на Лубянке.
18 Булгаков С. В. Настольная книга священноцерковнослужителя. Т. I. М.: Изд. отдел Московской патриархии, 1993. С. 421.
19 Религиозное искусство в прошлом и настоящем // Светильник. 2003. № 2. С. 31.
20 Там же С. 33.
21 Орехов Д. Святые иконы России. СПб., 1999. С. 40–41.